Стекло - [32]

Их было пятеро. Один был у самого выхода и вовремя выскочил, двое получили серьёзные ожоги, но выжили, ещё двое умерли в больнице. Главарь лежал в отдельной палате – его папаша мог себе позволить, – обмотанный бинтами, и стонал, когда проходило действие обезболивающих. Он пришёл к главарю через несколько дней – выстирал единственные штаны, надел плюс-минус чистую футболку и напросился в палату в качестве друга. Его, ребёнка, пропустили. Это сделал я, сказал он хрипящему мальчику, я вас убил, потому что вы – дерьмо, и я не хочу, чтобы вы жили. Мальчик ничего не мог сказать – в его горле торчала трубка, и он смотрел на мальца широко раскрытыми от ужаса глазами. И запомни, сказал он, на этот раз тебе повезло. Но если ты кому-то скажешь хоть одно слово обо мне или хоть раз поднимешь руку на того, кто младше тебя, на этом всё закончится. В другой раз я не буду добр. В другой раз я тебя убью. И он ушёл, семилетний мальчик с глазами, в которых не было ничего, кроме серой пустоты.

Хулиган вернулся в школу через три месяца, когда его уже не было в школе – мать спьяну попала под автобус, а отчим отправил его в интернат на другом конце города. Там, в интернате, он убил ещё шестерых. А потом он потерял счёт.

С тех пор не изменилось ничего.

Саваоф вёл его по давно забытым переулкам, по витиеватым лестницам, проходил через пустые комнаты, спускался в подвалы и снова поднимался наверх, и он уже окончательно потерялся, когда Саваоф сказал: пришли. Вокруг был большой зал, разделенный перегородками на секции; в секциях на кушетках лежали люди. Сперва ему показалось, что это курильщики опиума, но потом он заметил, что руки и ноги людей привязаны к кроватям, а сами кровати напоминают больничные койки. К шеям и рукам людей были подведены тонкие трубки.

Тогда он понял. Зачем ты меня сюда привёл, спросил он. Чтобы ты увидел, что происходит на самом деле, ответил Саваоф, потому что сейчас ты заблуждаешься. В чём я заблуждаюсь? В том, кто прав. Я никогда не заблуждаюсь. Конечно, никогда – ты же даян, и всё, что ты делаешь, помечено высшей справедливостью. Он почувствовал издевку в словах Саваофа, но сдержался. Да, сказал он, именно так, хотя я никогда не использую это слово – оно для государственных крючкотворов, но суть такова. А ты не допускал, спросил Саваоф, что ошибка всё-таки возможна? Ты не допускал, что существуют материи, которые выходят за рамки твоего восприятия?

Конечно, нет. Их не существует. Когда ему было пятнадцать, он работал в порту, и кто-то из грузчиков рассказал байку о знакомом, который задолжал деньги банде на районе. Когда знакомого не было дома, к нему пришли два человека, представились комиссией по проверке электрооборудования, а потом убили его мать, изнасиловали жену и оставили записку, что в следующий раз убьют уже жену, а дочь изнасилуют прямо на школьном дворе на глазах у других учеников. Знакомый пошёл к меджаям, но те развели руками – их слишком мало, а банд слишком много; расследование, так и быть, они инициируют, но, скорее всего, ничего не найдут, так что лучше отдать деньги. Тогда он спрятал где-то жену и дочь, а сам сидит сиднем в квартире, вооружившись охотничьим ножом, и ждёт нового визита – и так уже четыре дня. Денег у него нет, одолжить не у кого, и остаётся только драться. Грузчик жалел своего знакомого, сетовал на систему, ругал государство, а под конец истории сказал, что, конечно, его убьют, и жену убьют, а дочь, скорее всего, продадут в рабство какому-нибудь толстосуму.

Тогда он спросил: где он живёт? Кто? Твой знакомый. Он никому не откроет. А мне и не надо, сказал он.

Он купил еды, наполнил бурдюк водой, нашёл нужный дом и стал ждать. Через два дня пришли трое. Они стучали в дверь и кричали: открой, я знаю, что ты там. Он не стал дожидаться, пока они начнут ломать дверь, – просто подошёл сзади и воткнул нож сначала одному в бок, под рёбра, потом – второму, и пока они падали на землю, поднёс его к горлу оставшегося на ногах. Кто послал, спросил он. Ты ответишь, сказал тот. Он воткнул нож ему в живот и спросил ещё раз. Ты ответишь, повторил тот. Он провернул нож, и тот заорал. Один из лежащих начал шевелиться, и тогда он постучал в дверь и сказал: открывай, я их убил, надо спрятать тела. Вдвоём они занесли бандитов в дом. Двое ещё дышали. Он перерезал им глотки и сказал парню: тела – твоя проблема. Я сделал то, что должен был сделать ты, я отомстил за твою мать. Откуда ты знаешь, спросил должник. Неважно, ответил он. Я просто сделал то, что нужно. А теперь скажи мне, кому ты задолжал. Должник сказал. Он вышел из дома, обтерев нож об одежду и спрятав его в карман.

Он шёл к дому незнакомого человека, чтобы убить его и любого, кто за него вступится. За спиной болтался бурдюк и мешок с пожитками – всё, что у него было. В кармане был нож, на одежде подсыхали капли чужой крови. По дороге он присел на скамейку в небольшом сквере. Стояла жара, но в тени деревьев никто не прятался, будто этот оазис существовал вне городской суеты, и никто из города не мог пересечь его невидимую границу. На него навалился страх – не страх, что его поймают и убьют, а иррациональный страх, что он не сможет помочь, что всё это зря и что он ошибся, выбрав эту дорогу. Но он не ошибся.