Стая - [9]

Много таких историй можно собрать по деревням. И не поймешь – сказка ли это, выдумка или коллективное сумасшествие.

Наступила та самая суббота, когда мы сели в старенький дребезжащий автомобиль Семенова. Поспать мне удалось в тот день от силы три часа, меня мутило и пошатывало. Да еще и семейные ссоры всегда лишали меня энергии. Я близко к сердцу воспринял выходку Татьяны. Не мог перестать об этом думать, злился на нее. «Дурная баба, сумасшедшая, больная!» – вертелось в голове.

– Во что ты веришь, Артем? – спросил вдруг Семенов.

– В каком смысле? – немного насторожился я.

– В прямом. Каждый человек во что-то верит.

– Я атеист, если вы это имеете в виду.

– Атеизм – тоже вера. Вера в отсутствие бога. Точно с такими же канонами и даже ритуалами.

– Я верю в науку.

– Это слишком тонкая область, – усмехнулся Семенов, – слишком много белых пятен. На самом деле мы почти ничего не знаем о мире. И мало отличаемся от людей, которые верили, что земля плоская.

– А это вы вообще к чему?

– Сегодня ты увидишь то, что не укладывается в твою картину мира.

– Волкодлака, что ли? – вырвалось у меня.

Семенов отреагировал неожиданно – руки его как будто бы свела судорога, он вильнул рулем в сторону, и мы едва не съехали в кювет. Он был такой напряженный, как натянутая гитарная струна. Все мышцы скованы, как будто бы этот человек живет на пределе и не может позволить себе расслабиться даже во сне.

– Что ты сказал? – В его интонации чувствовалась угроза, и на секунду мне показалось, что сейчас он наскоро запаркует автомобиль на обочине, вытащит меня и начнет бить, как того несчастного в кабинете. Просто от чувства собственной беспомощности. Атака загнанного в угол сильного зверя.

– Я ничего об этом сам не знаю, – поспешил оправдаться я, – Но моя девушка, Татьяна, все твердит о необычных волках, которым на глаза лучше не попадаться. И что руководит ими какой-то Великий Волк, получеловек. Таня называет его Волкодлаком.

– Но откуда она все это взяла? – немного успокоился Семенов. – Есть такая легенда. Но она не очень популярная. В книгах об этом не найдешь. Кто ей рассказал?

– У нее брат погиб. Твердил о волках, которые зовут его в лес. Все считали его ненормальным. Но однажды он ушел в лес, один. И не вернулся. А потом нашли его разодранное тело.

– Когда это было?

– Давно… Я стараюсь об этом не говорить. Татьяна, она… Нестабильная. Ей нельзя позволять много говорить о таких вещах. Она начинает путать реальность и сказку. Я боюсь, что она сойдет с ума. Иногда мне кажется, что она уже…

– Все женщины отчасти сумасшедшие, – хмыкнул Семенов. – И в этом ничего плохого нет. Все потому, что им открыта чувственность. Мужчины воспринимают мир логикой. А у женщин есть дар интуиции. Ты знаешь, что некоторые каббалисты считают – женщина ближе к богу?

– Никогда не интересовался каббалой… И вообще, вы меня пугаете. Что там такое, на вашей даче.

– Я еще и не начал тебя пугать. Не спеши, нам минут пятнадцать всего ехать осталось. Сам все увидишь. Так вот, научиться мыслить логически – реально. А вот развить интуицию, если не рожден с этим даром, практически невозможно. Очень трудно. На это вся жизнь уйти может. Получается, у женщин больше шансов познать мир целостным, чем у нас. Во все времена мужчины это понимали. И старались женщину подавить. Поставить на второе место.

– К чему вы это все?

– К тому, что, может быть, не такая уж сумасшедшая твоя Татьяна. Просто она чует то, с чем твой мозг не может смириться.

От машины шли молча, петляя по улицам садового товарищества. Почему-то Семенов запарковался у дальней калитки. Он торопился, и, хотя на лице его было обычное спокойное выражение, я нутром чувствовал его взвинченность. Наконец подошли к дому, который стоял немного на отшибе. Обычный дачный домик – простенько и бедненько. Участок буйно зарос травой, и, пока мы пробирались по тропинке к дому, стебли крапивы несколько раз полоснули меня по лицу.

Дом не выглядел жилым – окна фанерой заколочены, прибитый к стене умывальник проржавел, во дворе – куча мусора. Сложно было поверить, что это неухоженное состарившееся жилище принадлежит педанту Семенову.

Но вот он отворил дверь ключом – полумашинальное отточенное движение человека, для которого эти стены давно вошли в привычку.

Вслед за ним я осторожно вошел на веранду. Внутри дома было получше – простая деревянная мебель, запасы минеральной воды и консервов под столом, запах пересохшего дерева и мяты, на стене – телогрейка, чуть продранная на рукавах.

Семенов опустился на стул – отчего-то он выглядел обессиленным. Кивнул в сторону электрической плитки:

– Ты, малой, поставь чайник. В серванте, кажется, была халва.

Мучимый любопытством, я послушно засуетился – хотелось как-то встряхнуть его, отпоить чаем, расшевелить. В доме, как и в рабочем кабинете Семенова, царил минимализм – ничего лишнего, несколько старых чашек, несколько тарелок, банка яблочного джема на полке, немного засохший хлеб. Хранившийся в берестяном туеске чай оказался самодельным – из земляничного и малинового листа. Я сделал нам бутерброды с вареньем и уселся напротив Семенова, обнимая ладонями горячую кружку. Казалось бы, умиротворяющая атмосфера – ветер гнет верхушки берез за окном, пахнет травами и ягодами, ностальгический детский дачный мирок. Закроешь глаза и мерещится, что это твоя собственная, давно проданная родителями, дача и что сейчас твоя давно умершая бабушка звонко позовет тебя: «Обедать! Руки не забудь помыть!» Но почему-то мне было не по себе. Холодок в солнечном сплетении. Это было так глупо – но я как будто бы кожей чувствовал, что у этого неприметного и по-своему уютного дома были мрачные секреты.