Стая - [8]

– В субботу не смогу пойти с тобой на пруд, как договаривались, – сказал я Татьяне, – меня друг на дачу позвал, я помочь обещал. В воскресенье сходим, это ведь ничего?

– Ничего страшного, – она была не из обидчивых. Было в ней некое врожденное чувство собственного достоинства, которое не позволяет редким его обладателям чувствовать себя обиженными. Пытаться таких задеть – только себя замарать.

– Не расстраивайся. В воскресенье пикник устроим, вино возьмем с собой, пиццу купим.

– Я и не расстраиваюсь. А где эта дача? – зачем-то спросила Таня.

Я назвал место, и лицо моей подруги скривилось.

– Плохое место, – помолчав, сказала Татьяна.

– Почему?

– Глушь. Там раньше только деревеньки были небольшие, вдоль реки… Но природа красивая, несколько лет назад построили там садовые товарищества. Только зря. Негоже людям в этом месте селиться.

– Ты загадками говоришь, – нахмурился я.

– Некоторые загадки лучше так и оставить секретами, – опустила глаза Татьяна, – То место, о котором ты говоришь, среди лесов стоит. Эти леса никогда не вырубят, земля там рыхлая, болотистая, комарья полно. Большие деньги нужны, чтобы все растащить, присвоить и благоустроить. Так и стоит лес сотни лет. Нехороший лес, недобрый.

– Разве лес вообще может быть добрым или злым?

– Может, – без тени улыбки кивнула она. – Бывает, заходишь в лес, а он как будто бы тебе улыбается, как гостя дорогого тебя принимает. И грибные поляны покажет, и к малиннику выведет, а если сильно утомишься, то и к ледяному роднику, из которого можно напиться. А есть лес мрачный, неприветливый. Он тебя ветками царапает, корни как нарочно ноги твои цепляют. Словно деревья хватают тебя за руки – не ходи туда, не ходи туда, убирайся вон, ты нам чужой, мы тебя ненавидим!

– По-моему, кто-то слишком впечатлительный.

– А еще в таком лесу волки живут, но необычные волки.

– Волкодлак, – вздохнул я, вспомнив любимую страшную историю Татьяны.

– Волкодлак, – мрачно подтвердила она. – Его еще называют Великим Волком. Волкодлак и его стая. Если почуют они человека, чужака, не уклониться тому от смерти, не убежать. Так и сгинет среди болот.

– Обещаю, в лес я не пойду. – Я успокаивающе погладил ее по плечу, но Татьяна нервно дернулась, отстраняясь.

Она была из тех, кто с головой проваливается в любую сиюминутную эмоцию. В этом были и плюсы – минуты счастья она переживала полнокровно, самозабвенно, как дитя. Но если ей было обидно, горько, больно – Татьяна словно проваливалась в ад. Ее тело включало режим саморазрушения. Даже внешне она будто бы сразу становилась на десять лет старше. Я ничего не мог с этой ее особенностью поделать.

– Таня, это садовое товарищество там не первый год стоит. Если бы место было таким нехорошим, оттуда бежали бы люди.

– А ты расспроси соседей, может, они и бегут, – прищурилась она, – Может, там и мрут как мухи люди. Может быть, уходят в лес насовсем.

– Ничего со мною не случится. Я быстро бегаю и хорошо дерусь. И со мной будет Семенов.

– Ну-ну, – усмехнулась она. – Живым ты останешься только в одном случае. Если ты не интересен Волкодлаку.

Я поспешил свернуть неприятный разговор и пожалел о том, что сказал Татьяне правду. В тот вечер мы почти не общались – сидели за крошечным кухонным столом напротив друг друга как чужаки. Каждый как будто бы находился на своей планете. Я курил, смотрел в окно и пытался успокоить мысли. Если честно, я чувствовал себя мальчишкой в ожидании приключений – и мне было немного неловко за эти ощущения. Я не знал никаких подробностей, но было очевидно, что речь идет об истории страшной – возможно, о преступлении, об убийстве. Я вспоминал, каким спокойным и жестоким было лицо Семенова, когда тот избивал несчастного. Я говорил себе – не стоит придумывать версии заранее, скоро настанет суббота, и ты узнаешь правду. Но я был так молод, и у меня еще не было навыков контролировать мысли. Мои мысли были лютыми кровожадными псами, сорвавшимися с цепи и сеявшими хаос.

Татьяна же лелеяла оттенки своего мрачного состояния. Она пила чай и неподвижно сидела, невидяще уставившись в какую-то книгу. И варилась, варилась, варилась в медленно закипавшем адском котле.

Спать легли по отдельности – она на кровати, я же – на коротком и неудобном кухонном диванчике. Это было так инфантильно и глупо, что нас поссорил Волкодлак, едва ли существующий в реальности.

– В деревнях говорят – в каждом лесу Волкодлак свой обитает. Если поехать на Север, например, в Архангельскую область – любая старуха про него расскажет, пусть и неохотно. Отпираться будет долго – в наш век скепсиса никто не хочет прослыть сумасшедшим, но при желании разговорить можно. Волкодлак показываться людям не любит, а те, кому довелось увидеть его вблизи, из леса не вернулись и рассказать ничего не смогут. Только вот пасет он каждого чужака, пришедшего в его дом. Бывает, идет грибник по лесу, углубится немного в чащу, заплутает, и начинают ему мерещиться чужие шаги за спиной. Оборачивается – нет никого. Тьфу, показалось, нервы расшалились что-то. Но то справа ветка хрустнет, то птица, чьей-то поступью напуганная, резко вспорхнет из кустов, то сорока лесная летит поодаль, словно сопровождая кого-то, от глаз сокрытого. И это ощущение чужого взгляда на твоей спине, которое ни с чем иным не перепутаешь. Случай был – компания туристов пропала в лесу. Пошли с ночевкой, с палатками, их даже вроде бы провожал кто-то местный, бывший лесник. Еще головой качал – вы бы, ребята, к ночи ближе убирались из леса нашего, всякое о нем болтают. Напрямую не говорил, но намекнуть пытался. Но люди были молодые, самоуверенные. Собирались всю ночь костер жечь и житейские истории друг другу рассказывать, попивая чай из сушеного малинового листа. К утру, когда не вернулись они, никто и не побеспокоился – выпили, поди, проспятся и появятся. Но когда они не появились ни к обеду, ни к вечеру, тут, конечно, народ на поиски собрался. Неохотно – уже начинало смеркаться. На Севере не любят углубляться в лес после заката. Впрочем, палатку и кострище их быстро нашли – чужаки не сильно в лес углубились, на первой же приятной полянке обосновались и устроили свой последний пир. Сразу стало ясно – случилось с ними что-то нехорошее. Палатка была вся ножом исполосована – как будто бы изнутри ее резали, пытаясь от чего-то убежать в ночи. Пепел костра уже давно остыл. Тел еще и не нашли, но всем было понятно – нет смысла искать их в ночи, мертвецам плевать на время. Воротились обратно, а следующим утром вернулись в лес. В компании той четыре человека были – два пацана и две девочки. Одну девчонку быстро обнаружили – лежала среди деревьев лицом вниз, а когда перевернули, отшатнулись – лица-то у нее не было, как будто содрали его. Бурое месиво, и сквозь запекшуюся кровь косточки белеют. Вторую нашли чуть поодаль, у раскидистого дуба. Руки ее были в кровь содраны – видимо, пыталась забраться на дерево и спастись от смерти, да не успела, прыти не хватило. Парней нашли уже ближе к вечеру – в болото их утянуло по самую шею. Одного вытащили – весь в иле темном, во рту – жижа болотная, глаза широко распахнуты, и все сосуды в них полопались. Второго пытались вилами подцепить, да все никак, в итоге тот бывший лесник, который провожал их, прямо за голову мертвеца потянул, да тут же и упал от несоразмерности усилия. Одна голова в руках его и оказалась – как будто кто-то нечеловечески сильный оторвал ее от тела одним движением. Много о той истории судачили, и годы спустя даже местные, которые лес как свои пять пальцев знали, опасались туда заходить. Еще в другой деревне рассказывали – девочка там была, чистый сорванец, все наперекор своим делала. Обидел ее кто-то из домашних, вот она с криком «Ну и пожалуйста!» за околицу убежала. Потом соседи пришли к ее своякам в панике – ваша-то в лес подалась, мы видели, как она через поле неслась. Тут уж вся деревня поднялась, пошли спасать бедняжку. А дело уже совсем к ночи было. Никто, к слову, не верил, что девку живой еще увидят, глаза от ее родных прятали. Но нашли. У кромки леса сидела на траве, скукожившись, обнимала свои колени и монотонно раскачивалась. Когда к ней подошли, посмотрела невидящим взглядом. На руках ее домой нести пришлось. Температура у нее поднялась, жар, бред. Каталась по пропитанным потом простыням и орала: «Не подходи! Не подходи ко мне!» А потом, когда пришла в себя, рассказала – обида ее была похожа на темные перепончатые крылья, которые ее вмиг, в полубеспамятстве, до леса донесли. В лес вошла и остановилась – дальше-то делать что. Никто за ней не гнался, никто не пытался вернуть и попросить прощения. Да, может быть, и не видел никто, куда она подалась, не оценил, как она рисковала всем назло. Потопталась, посидела на поваленной березе, нашла куст малины, съела несколько ягодок. Вдруг слышит – шаги осторожные. А уже вечер совсем, и не разглядишь ничего за покрывалами пышных кустов. Шаги приближаются, страшно. Она тихонько позвала: «Кто здесь?.. Я сейчас уйду… Я не одна, тут батя со мной!» – но никто ей не ответил. И вдруг из кустов прямо на нее странное существо выдвинулось. Вроде бы и человек, но какой-то странный. Голый совсем, передвигается на четвереньках, как животное. Остановился, носом повел. Девочка от страха онемела, ноги слабыми стали, а воздух – как будто бы ватным. Как в ночном кошмаре, когда убегаешь от чудовища, а тело не ворочается, словно ты в каком-то киселе.