Статьи, предположительно написанные Лесковым - [70]

Американские редакторы, а в особенности на западе, обыкновенно начинают свою карьеру типографским наборщиком и, пройдя все ступени типографского поприща, делаются потом как-нибудь обладателями небольшой типографии, потом, чтобы не хлопотать о работе, становятся и собственниками газет, совмещая в своей особе должность редактора, главного сотрудника, наборщика и нередко даже печатника. Все это просто без всяких «леве» и «онеров». Есть здесь редакторы, которые начинали свои карьеры с должности кучеров или привратников, пока спекулятивное направление их ума не натолкнуло их на литературную дорогу, и это здесь никого не удивляет, как удивляло у нас редакторство гг. Артоболевского, и особенно редакторство Юркевича-Литвинова, — мещанина, акробата, а впоследствии редактора и беспосредственного корреспондента. (Где-то он нынче мычет свою буйную и разудалую головушку?) У наших «заатлантических братьев» подобные вещи в порядке вещей и никому не в диковину. Большею частию здешний редактор в одно и то же время и поверенный по делам, и адвокат. Он сам ведет дело в суде и сам поддерживает права своего доверителя и в печати. О «литературной честности» и прочих возвышенных вещах, о которых и у нас, и во всей Европе много распространяются нередко весьма низкие люди, здесь нет и помина. Нет; здесь все гораздо проще, здесь, как в «Войне и мире» гр. Толстого, «все совершается органически». Выгодно издавать такую-то газету, такого-то цвета и направления, ее и издают, — нет — сейчас же ее побоку и берутся за другое. Здесь живут по пословице: «наш Антон не тужит о том: впору кафтан, — носит, нет, — и с плеч его сбросит». Одно, до чего еще заатлантические братья наши не достигли, — это то, что здесь до сих пор считается непозволительным одному и тому же редактору подписывать два органа, идущих по разным направлениям, и хотя наш Петербург мог бы дать в этом урок заатлантическим братьям — но увы, урок этот у заатлантических братьев неприложим, потому что у них там за иные вещи просто прибегают к демократической силе кулака и палки.

* * *

Отличительный характер всех газет американского запада, резко бросающийся в глаза всякому иностранцу, есть их чисто личный характер; здесь все — и полемика, и красноречие, и остроты — все направлено против личностей. Хотя и наши русские газеты тоже не лишены склонности заниматься цензурованием поступков и совести своих ближних, но заатлантические братья, кажется, все-таки немножко опередили нас в свободе выражений. У нас еще подчас встречаешь «намеки тонкие на то, чего не ведает никто», и «жизнь обнажающим до дна взором» созерцают события литературные сплетники и фельетонисты; но на западе Америки все à lа прекрасный «Незнакомец». Ругательный лексикон американских редакторов неистощим, а когда весь английский язык, с прибавкою янкского красноречия, оказывается недостаточным для выражения политической вражды и ненависти, то американцы обогащают его непереводимыми ни на какой язык новыми существительными, прилагательными вроде введенных у нас благодушных слов: «ерунда», «ерундистый», «мерзопакостный» и сим подобных многих других слов новейшей литературной школы. Когда американские писатели начинают ругаться, то вся брань их направляется, по-нашенски, не столько против неприятельских тезисов и положений, сколько против личности редактора противомыслящей газеты. Припоминая, как недавно перекинулись приветствиями гг. Катков и Стасюлевич, мы должны сказать, что их турнир был невинною игрушкою против того, что бывает у наших заатлантических братий. Там прямо оппонент пишет против «паршивой собаки Е. Тайлора, который на той стороне улицы издает свою паскудную двухгрошовую газету». Да не подумает читатель, что выписка эта поэтическая вольность: это верный, подстрочный перевод того, что нам попалось в американской газетке. Приведем и еще один отрывок американского полемического красноречия: один издатель газеты в Калифорнии поссорился с редактором другой газеты; и вот как он описывает его своим читателям: «Мошенник этот — не что иное, как праздношатающийся; его иначе нельзя видеть, как в кабаке, не только во время выборов, но всегда, из года в год. Он играет политикою, как картами, и не задумается перерезать горло обыгравшему его в monte (азартная американская игра). Он стрижет коротко волосы из опасения, чтобы его не оттаскали за чуб. Его мозг помещается у него за ушами, а лицо представляет выжатый кусок мяса, на котором до сих пор еще видны траурные пятны, следы недавней потасовки. Деньги свои он тратит на распутных женщин и кичится тем, что не платит долгов; общественные места занимает только для того, чтобы обкрадывать государство и публику и т. д.» все в этом роде. Иногда, впрочем, американские полемизаторы употребляют и некоторые язвительные тонкости; так, например, один редактор самым вежливым образом просил у другого редактора извинения за вкравшуюся в его газете опечатку, вследствие которой переменился смысл его слов. Извиняющийся писал: «Прошу снисхождения, я ручаюсь вам, что я хотел назвать вас ослом, а не обезьяной» (monkey — обезьяна, donkey — осел).