<Статьи о народной поэзии> - [58]

!»

* * *

В этой поэме ощутительно присутствие идеи: она есть поэтическая апофеоза Новагорода, как торговой общины! Садко выражает собою бесконечную силу, бесконечную удаль; но эта сила и удаль основаны на бесконечных денежных средствах, приобретение которых возможно только в торговой общине. Русский человек во всем удал и во всем любит хвастнуть своею удалью. У нас и теперь всякий проживает вдвое больше того, что получает: исключения редки{167}. В этом отношении русские – совершенный контраст с немцами. Садко выкупает товары в Новегороде не по расчету, не по нужде, а потому что он расходился и ему море по колено. Он хочет насладиться чувством своего золотого могущества: черта чисто русская! Русский человек любит похвастаться чем бог послал: и кулаком, и плечами, и речами, и безрассудною удалью, которая может стоить ему жизни. Что же до денег – известное дело, что у него последняя копейка ребром. Копит он иногда деньгу целый год, живет скрягой, во всем себе отказывает – и для чего все это? – чтоб под веселый час все разом спустить. Когда расходится, – он добр и тороват: вали к нему на двор званый и незваный, пей и ешь сколько душе угодно; нейдет в душу, – лей и бросай на пол. Тут он уже и не торгуется – дает без счету, сколько руки захватили; а завтра – хорошо, если осталось, чем опохмелиться{168}, и на пищу святого Антония, не жалея, не раскаиваясь, без вздохов и охов – до нового праздника… Конечно, в этом есть нечто дикое, если хотите, но в форме, а не в сущности: в сущности это – черта благородная, признак души сильной, широко разметывающейся.

Но Садко обязан своим богатством не себе, а Волге да Ильменю, да Новугороду Великому. Волга прислала с ним поклон брату своему Ильменю; Ильмень разговаривает с Садкою в виде удалого доброго молодца; это олицетворение имеет великий смысл: реки и озера судоходные – божества торговых народов. Превращение рыбы в деньги – тоже не без смысла: это язык поэзии, выразивший собою прозаическое понятие о выгодном торговом обороте. Садко выкупил все товары в Новегороде; остались только битые горшки – и те надо скупить: пусть играют ребятишки да поминают Садку гостя богатого. Новгород унижен, оскорблен, опозорен в своем торговом могуществе и величии: частный человек скупил все его товары, и все остался богат, а товаров больше нет… Но этот Садко стал так богат благодаря Новугороду же, – и потому пусть ребятишки играют битыми черепками да поминают Садку гостя богатого, что не Садко богат – богат Новгород всякими товарами заморскими и теми черепанами, гнилыми горшки…

Итак, Садко велик и полон поэзии не сам по себе, но как один из представителей Великого Новагорода, в котором всего много, все есть – от драгоценнейших заморских товаров до битых черепков. Последние слова, выставленные нами курсивом, удивительно замыкают собою поэму, дают ей какое-то художественное единство и полноту, делают осязательно ясною скрытую в ней идею. Вся поэма проникнута необыкновенным одушевлением и полна поэзии. Это один из перлов русской народной поэзии.

Последняя новогородская поэма едва ли уступает в поэтическом достоинстве этой{169}. Можно сказать утвердительно, что, уступая ей с одной стороны, она превосходит ее с другой. В ней опять два героя: один видимый – Садко, другой невидимый – Новгород, но уже не сам собою, а своими божествами-покровителями – морями, озерами и реками, особенно тою, которая поила его из своих берегов. Все эти моря, озера и реки олицетворены в поэме и являются поэтическими личностями, что придает поэме какой-то фантастический характер, столь вообще чуждый русской поэзии, и тем более поразительный в этой поэме.

* * *

Плывут по синему морю тридцать кораблей, един сокол-корабль самого Садки, гостя богатого. Все корабли что соколы летят, а сокол Садкин корабль на море стоит. Садко велит своим ярыжкам, людям наемныим, подначальныим, резать жеребья валжены и бросить их на сине море, которы-де поверху плывут, а и те бы душеньки правые, и которы в море тонут, тех-то спихнемде мы во сине море. Садко кинул хмелево перо с своею подписью: а все жеребья по морю плывут, кабы яры гоголи по заводям; един жеребий во море тонет – в море тонет хмелево перо самого Садки гостя богатого. Садко велит резать жеребьи ветляные; которы-де жеребьи потонут, а и то бы душеньки правые. Сам он бросает жеребий булатный в десять пуд. И все жеребьи во море тонут, един жеребий поверху плывет – самого Садки гостя богатого. Говорит тут Садко-купец богатый гость: «Вы ярыжки, люди наемные, а наемны люди подначальные! Я Сад-Садко знаю-ведаю: бегаю по морю двенадцать лет, тому царю заморскому не платил я дани-пошлины, и во то сине море Хвалынское хлеба с солью не опускивал, – по меня Садку смерть пришла. И вы, купцы, гости богатые, а вы целовальники любимые, а и все приказчики хорошие, принесите шубу соболиную». И скоро Садко наряжается, берет он гусли звончаты со хороши струны золоты, и берет он шахматницу золоту со золоты тавлеями. На золотой шахматнице поплыл Садко по синю морю. Все корабли по морю пошли, и Садкин корабль что кречет бел летит. Отца, матери молитвы великие, самого Садки гостя богатого: подымалася погода тихая, прибила Садку к крутому берегу. Пошел Садко подле синя моря, нашел он избу великую, а избу великую – во все дерево, нашел он двери – и в избу вошел. И лежит на лавке царь морской: «А и гой еси, ты купец, богатый гость! А что душа радела, того бог мне дал, и ждал Садку двенадцать лет, а ныне Садко головой пришел; поиграй Садко в гусли ты звончаты». Стал Садко царя тешити, а царь морской зачал скакать, плясать; и того Садку напоил питьями разными – развалялся Садко, и пьян он стал, и уснул Садко купец, богатый гость. А во сне пришел святитель Николай к нему, говорит ему таковы слова: «Гой еси, ты Садко купец, богатый гость! А рви ты свои струны золоты, и бросай ты гусли звончаты: расплясался у тебя царь морской, а сине море всколебалося, а и быстры реки разливалися, топят много бусы, корабли, топят души напрасные того народу православного». Бросил Садко гусли звончаты, изорвал струны золоты; перестал царь морской скакать и плясать: утихло море синее, утихли реки быстрые. Поутру царь морской стал уговаривать Садку женитися и привел ему тридцать девиц; а Никола ему во сне наказывал, чтоб не выбирал он хорошей,