Статьи о Библии - [33]

2.Новая герменевтика как осознанная субъективность

«Новая герменевтика»— термин, которым принято обозначать направление, связанное с именами Г. Гадамера и П. Рикёра, а в библеистике— Э. Фукса и Г. Эбелинга. В ее основе лежит теория речевых актов, утверждающей, что всякий текст можно понять только с учетом контекста и кода, на котором он написан, а также адресанта и адресата (иначе говоря, автора и читателя), и ответной реакции адресата. Соответственно, древний текст звучит сегодня, в новом контексте и для нового читателя, не совсем так, как звучал он во время своего создания.

Отсюда следует вывод: толкователь не вправе ожидать, что текст просто подтвердит его собственные идеи или богословие его общины— текст должен заговорить сам по себе. Задача даже не в том, чтобы понять текст правильно, а скорее в том, чтобы понять его глубоко, творчески, индивидуально. Здесь, конечно, кроются и очевидные недостатки такого подхода— субъективизм и порой откровенный произвол толкователя, когда говорит не столько текст, сколько его собственное воображение.

Но новая герменевтика не боится субъективности. Если библейская критика нацеливалась на стопроцентную объективность, которой, разумеется, не могла достигнуть, то это направление охотно признает, что выводы исследователя в значительной мере зависят и от его установок, и даже от его личности.

Впрочем, эти принципы могут выглядеть несколько абстрактными, но мы посмотрим, как они действуют на примере трех основных направлений, связанных с новой герменевтикой и тесно переплетенных меж собой, но все же не тождественных друг другу— это деконструктивизм, постмодернизм и посткритический подход. Можно сказать, что именно эти идеи во многом определили облик библеистики на рубеже XX— XXI вв.

В бунтарские 1960–е гг. Ж. Деррида выдвинул идею деконструктивизма. Согласно ей, каждая культура строится вокруг определенных ценностей, которые воспринимаются как очевидные и универсальные истины, хотя в другой культуре центральное место могут занимать совершенно иные идеи. Наше восприятие любого текста в значительной степени обусловлено подобными конструкциями, принятыми в нашей культуре, причем каждая из них имеет центр и периферию. Человеку свойственно описывать мир как систему бинарных оппозиций, то есть противоположных понятий: добро и зло, мужчина и женщина, природа и цивилизация. При этом одно из понятий обычно становится центральным и вытесняет другое на периферию, делает его незначительным и второстепенным, и носитель культуры принимает такое отношение бессознательно, не рассуждая о нем.

Действительно, мы видим, что в нашей повседневной речи многие пары слов встречаются в строго определенном порядке: мы говорим «муж и жена», «небо и земля», «право и лево», «свет и тьма». Первое слово в такой паре обычно связывается само по себе с чем–то гораздо более значительным и высоким, ср.: «правое дело» и «левые доходы», «свет истины» и «тьма невежества».

Свою задачу деконструктивист видит как раз в том, чтобы задуматься над традиционными оценками, отказаться от диктата «центра» и придать больший вес понятиям, вытесненным на периферию, тем самым децентрируя и деконструируя систему восприятия. В результате прочтение текста порождает смыслы, которые раньше казались скрытыми, были подавлены или отрицались. При этом следует избегать создания новых центров; последовательный деконструктивизм требует постоянно деконструировать свои собственные положения.

Действительно, в библейском тексте многое становится яснее, если учесть, что человек того времени и той культуры обладал иной системой ценностей, чем современный читатель. Например, для нас приоритетны права и ответственность отдельного человека, тогда как в родовом обществе первичен род. Поэтому истребление целых народов, описанное в кн. Иисуса Навина, кажется нам неоправданной жестокостью, тогда как древние израильтяне видели в нем акт Божественной справедливости по отношению к народам, погрязшим во грехе, и проявление заботы по отношению к Израилю. В некоторой степени подобная деконструкция происходит и в самих библейских текстах -— см., например, книги Руфь и Есфирь, которые в значительной мере «переворачивают» стереотипы патриархального общества, где женщина оттеснена на периферию по сравнению с мужчиной.

Критики деконструктивизма в основном отмечают его схематичность, нечувствительность к тому, что библейские тексты могут сочетать ценности различных культур с различными системами ценностей (прежде всего это касается Нового Завета, связанного и с иудейской, и с эллинистической традициями)[9]. Кроме того, и этот подход отдает чрезмерной субъективностью. Он, тем не менее, был взят за основу сторонниками разнообразных идеологических моделей— постколониального, феминистического прочтения Библии и т. д. С этими моделями не только церковный ученый, но и вообще всякий консервативно мыслящий человек предпочитает не связываться.

Впрочем, деконструктивизм можно считать частным проявлением постмодернизма —направления мысли в гуманитарных науках, и искусстве и культуре в целом, стремящегося снять противоречия между традиционным и модернистским, общекультурным и индивидуальным. Это направление настолько широко, что даже трудно было бы назвать здесь какие–то имена или дать какие–то определения— например, в 1870–е гг. «постмодернистами» иногда называли художников–импрессионистов. Разумеется, сегодня это слово употребляется в другом смысле, но что–то общее с импрессионизмом у постмодернизма действительно есть.