Статьи - [41]

            Льюис советует не возвращаться к средневековой модели, но уважать ее:

Я только предлагаю соображение, которое может заставить нас относиться ко всем моделям верным образом, уважая каждую из них и не обожествляя ни одну. Мы не можем долее отгонять мысль о том, что смена моделей — простое продвижение от ошибки к истине. Ни одна модель не является каталогом конечных подлинных сущностей, и ни одна — простой фантазией, потому что каждая из них отражает преобладающую психологию эпохи почти настолько же, насколько и состояние знания в эту эпоху. Едва ли какая-то батарея новых фактов могла бы убедить греков, что вселенная имеет свойство настолько им противное, как бесконечность; вряд ли любая такая же батарея могла бы убедить современника в иерархичности вселенной. («Отвергнутый образ»)

Льюис сам вплотную подошел к философии истории, определив место существенным изменениям человека от средневекового до современного в качестве одной из субъективизаций,

это великое движение интернализации и последовательное возвеличение человека и заполнение внешнего космоса, в которой заключена в такой значительной степени психологическая история Запада… человек с его новыми возможностями стал богатым, как Мидас, но все, к чему он прикасался, погибло и покрылось льдом. (Там же)

И вот результат: настоящее положение обнаженного, изолированного субъекта и математического бесценного космоса в явном противоборстве. Льюис погружается еще на один шаг в философию истории в полной надежд интерпретации настоящего кризиса как юности, но не дряхлости: это сомнение, которое превращает детскую веру в авторитет во взрослое убеждение на основе опыта:

Может ли быть, что Сила, которая управляет нашими видами, в данный момент проводит дерзкий эксперимент? Могло ли быть преднамерено, чтобы вся масса людей сейчас двинулась вперед и овладела для себя высотами, которые были однажды прибережены для мудрецов? Должно ли различие между мудрым и глуповатым исчезнуть потому, что, как ожидается, все станут мудрыми? Если так — наше настоящее продвижение ощупью, с ошибками — было бы всего лишь увеличением страданий. («Чудо»)

Просто христианство: Религиозная философия Льюиса.

Хотя откровенно религиозные произведения Льюиса составляют только часть, и, возможно, не самую большую, его вклада в литературу, эта глава, рассматривающая его религиозную философию, будет самой длинной. Почти каждая тема его скорее дидактической беллетристики открыто разрабатывается в его религиозных и философских эссе или в трех его главных методических книгах: «Чудо», «Страдание» и «Человек отменяется». Здесь нет необходимости объяснять «взгляд на мир и жизнь» в рамках беллетритики Льюиса или за их пределами: он явственно проступает из его эссе и методических книг.

               Содержание этой философии, говоря одним словом, — «просто христианство». Значение термина выясняется из предисловия к знаменитым беседам на радиовещании БиБиСи времен войны, собранным под этим заголовком:

Я не делаю тайны из моей позиции. Я самый обычный прихожанин английской церкви, не особенно «благородный», не особенно «низкий», не особенно какой-то еще. Но в этой книге я не пытаюсь никого обратить в мою веру. Даже когда я стал христианином, я думал, что самое лучшая и, возможно, единственная услуга, которую я мог бы оказать моим неверующим соседям — это объяснить и защитить веру, которая была общей почти для всех христиан во все времена… то, что Бакстер называет «простым» христианством.

            Уникальная личность Льюиса добавила к этому традиционному содержанию смесь воображения, ясности и честности, которые я назвал «романтизмом», «рационализмом» и «объективностью» соответственно. И, в-третьих, я полагаю, здесь ключ к образу мыслей и его философии.

            В своем простейшем значении «объективность» — это психологическая позиция заинтересованности скорее объектом, нежели субъектом. Льюис называет даже эмоции объективными в этом смысле, потому что «мы в действительности не заботимся об эмоциях, эмоции — это наш интерес к чему-то еще». Он заметил (мудро), что психологическое здоровье требует, чтобы основной объект нашего интереса был больше нашей собственной персоны:

Даже в общественной жизни вы никогда не произведете хорошее впечатление на других до тех пор, пока не перестанете думать о том, какое впечатление вы на них производите. Даже в литературе и искусстве ни один человек, который беспокоится об оригинальности, не будет никогда оригинальным, поскольку, если вы просто стараетесь говорить правду (не обращая внимания на то, насколько часто она была сказана прежде), вы, в девяти случаях из десяти, станете оригинальным, не заметив этого. [Конечно, здесь кроется причина замечательной оригинальности и самого Льюиса]. Этот принцип проходит через всю нашу жизнь, от начала и до конца. Отбросьте свое «Я», и вы найдете вашу настоящую личность. («Просто христианство»)

            Тот же принцип применим и к религии. Льюис на собственном опыте убежден, что

в глубочайшем одиночестве есть прямая дорога за пределы собственного «Я», общение с чем-то, что, отказываясь отождествляться с каким-либо объектом чувств или чем-то, в чем мы испытываем биологическую или социальную необходимость, или чем-то вымышленным, или каким-либо состоянием наших собственных умов,- провозглашает себя полностью объективным. Намного более объективным, чем тело, поскольку, в отличие от него, не прикрыто одеждой в наших чувствах; обнаженное потустороннее, лишенное образности (хотя наше воображение приветствует его сотней образов), неизвестное, неопределенное, желанное. («Настигнут радостью»)