Статьи из журнала «Сеанс» - [5]

№ 27/28, июнь 2006 года

Вальс-дозор

Дилогия «Дозоров» — расставание России со своим недавним прошлым, а именно с девяностыми; само собой, расстаются они смеясь. «Дозоры» — квинтэссенция девяностых годов. Поверхностное, механистичное, но цельное и систематизированное объяснение всего происходившего. Вся заварушка вышла из-за того, что приличный молодой человек изменил себе, убоявшись трудностей. Городецкий у Лукьяненко не тянул на символ отечественного среднего класса, у Хабенского — потянул. Один среднеинтеллигентный отрок предпринял неверный шаг, и силы зла получили серьезное преимущество в их вечном договорном матче с силами добра. Можно сказать, что именно по причине измены отечественной интеллигенции нескольким простым и важным ценностям (Максим Кантор так и написал, что девяностые были временем коллаборационизма) Россия и заехала не туда. Не сказать, чтобы теперь все это выправилось, — но оценить тогдашних типажей и посмеяться над ними уже можно. Реальность «Дозоров» двойственна, как двойственны были сами девяностые с их фантастическим сочетанием гламура и нищеты, убожества и роскоши, свободы и диктатуры; слова «произвольность» и «произвол» недаром одного корня. В России был только один режиссер, способный воплотить такой проект… впрочем, пожалуй, что и два: ведь рядом с Бекмамбетовым существовал в девяностые Бахыт Килибаев, постановщик отличного «Гонгофера» и сериала на темы «АО МММ». Но Килибаев то ли слишком тяжело пережил крах упомянутого АО, то ли охладел к сюжетному кино: его давно не видно и не слышно. Возможно, он, как и многие ровесники, надломился, так и не сняв вымечтанного «Дикого поля» по великому, последнему сценарию Луцика и Саморядова. Вторым режиссером, способным потянуть смешанную стилистику «Дозоров» с их издевательским гиперреализмом и столь же пародийным сюрреализмом мог быть — и стал — Тимур Бекмамбетов. Особенно значимо здесь то, что оба — и он, и Килибаев, — в общем, не москвичи: упрямые и хитрые азиаты. И на все попытки России европеизироваться и догнать Запад смотрели с иронической, всезнающей усмешечкой.

Первая режиссерская работа Бекмамбетова — «Пешаварский вальс», крайне жесткое, на грани документа кино о предательстве Родины. Наши пленные в Афгане умудрились повязать охрану и вызвать своих, а свои их расстреляли с вертолетов: то ли потому, что пленники давно списаны и не должны портить статистику, то ли потому, что сделались настоящими бойцами, а такие для социалистического Отечества опасны. После этого Бекмамбетов нешуточно прославился рекламным сериалом «Всемирная история. Банк „Империал“». У каждого там свои любимые серии — у меня, например, «Звезду графу Суворову!» с великолепным Уфимцевым и история о чингисхановом войске, та, с камнями; всего их было, если память не изменяет, около десятка. Бросалось в глаза соотношение между краткостью и роскошью — оно-то и срабатывало на имидж банка: коль скоро эти люди ради двух минут экранного времени могут набрать такую титаническую массовку и выкинуть столько денег на костюмы, — значит, у них действительно серьезный ресурс. Бекмамбетов рассказывал, что занятые в массовке жители среднеазиатских степей так увлеклись процессом, что прямо в доспехах ускакали в степь и рыскали там сутками, слушая зов предков и наслаждаясь проснувшейся генетической тягой к приключениям. Сериал был, конечно, не без пародийности, не без насмешки над собственной пафосностью, — но, воля ваша, Чингисхан, беседующий с камнями, производил впечатление.

Рекламная серия банка «Империал» не только напоминала о великих деяниях прошлого, но намекала и на бренность всего сущего, включая банк «Империал» (в самом деле благополучно канувший довольно скоро). Скажу больше — именно этот сериал больше любого другого российского фильма говорил о природе тогдашних российских перемен и выявлял характер эпохи. Да, банкиры кинули гигантские деньги на весьма сомнительное предприятие, рекламируют банк не напрямую, рискуют, — ну а Суворов или Чингисхан не рисковали? Да, все эти красивые картинки, режиссерское самовыражение, некий просветительский момент — отнюдь не бескорыстны; ну а солдаты всех великих армий, от тамерлановской до наполеоновской, были бескорыстны? Бекмамбетов выявлял главные механизмы истории — пиар и жадность; и потому в девяностые годы его исторический банковский сериал сделался символом эпохи, ушел в анекдот, что удавалось отнюдь не каждому навязчивому слогану. Кнышев даже спародировал эту историю — «Размножение членистоногих. Банк „Империал“». Беря интервью у Бекмамбетова и рассказав ему эту хохму, я вызвал его нешуточный гнев: «Ну, если кому-то интереснее размножение членистоногих…» Он абсолютно серьезно относился к своей затее — как многие его безработные коллеги впоследствии относились к сериалам, истово веря, что совершенствовать профессиональное мастерство можно на чем угодно, а застой губителен. Бекмамбетов оказался точен в своем главном расчете: хороший режиссер прославится, даже если снимает рекламные ролики для банкира.

И потому, когда настало время «Дозоров», вспомнили именно о нем. Конечно, у него были к тому времени и другие заслуги — в частности, около полусотни замечательных музыкальных клипов, — но главным оказалось умение совмещать гламур с триллером, ужасное с прекрасным, пафос с издевательством. Отсюда и двуслойность «Дозоров» с инфернальным, торжественным убожеством коммуналок и трансформаторных будок, спальных районов и пустырей — и лакированным, глянцевым, лоснящимся ничтожеством светской жизни, приемов, вечеринок, иномарок. В каждом подвале ангел, в каждом светском персонаже вампир, — и снято это было то ручной, субъективной, нервной камерой «Пешаварского вальса», то железной рукой рекламщика, живописующего роскошь постиндустриально-потребительской эпохи. Нервный, стремительный монтаж — отражение зыбкости, непрочности изображаемого мира, в котором все держится на шатких договоренностях и этически двусмысленных принципах. Кстати, единственный минус «империальского» сериала — тот же клиповый монтаж: он не позволял окончательно довериться банку «Империал». Ясно было, что банкиры нервничают. Самые пафосные проявления девяностых отличались какой-то нервической стыдливостью: слава Богу, люди еще знали себе цену.