Статьи из журнала «Moulin Rouge» - [11]

Самоуважение благотворителей поднимается, но воз с места не трогается: нужна общегосударственная программа, сколь бы скучно это ни звучало. Нужен, пардон, другой климат в обществе. Ценности нужны — идейные, а не поведенческие. Добро добром, а надо еще и во что-то верить, и закон соблюдать, и четко понимать, каковы причины нашего всеобщего одичания; вот почему лозунг «Данила — наш брат, Путин — наш президент» так фальшив и в отдаленной перспективе опасен. На поверхности все гладко, внутри копится гной, самоуважение растет, проблемы не решаются — таков интеллектуальный и эмоциональный пейзаж 2003 года, когда погиб Бодров; сейчас все это уже полезло на поверхность. Изначальный посыл фильма «Связной» — попытка рассказать жизнеутверждающую сказку о «Людях бездны» — был настолько фальшив, что картину не спасла бы никакая художественность.

Назовем вещи своими именами: последний сценарий Сергея Бодрова — плохой. Правда, плохой сценарий талантливого человека в любом случае интересней, чем профессиональный и гладкий сценарий бездарного; Бодров и тут пытался идти дальше, прорываться за флажки — ему надоел реализм, захотелось жанровой новизны, он щедро вводит в «Связного» фантастику и гротеск, но вместо цельной истории получается на редкость фальшивая, разваливающаяся, в конечном счете бессмысленная. Роковая девушка Катя, влюбленная в милиционера, который ее задержал, и наделенная волшебной способностью открывать замки; романтический милиционер на титановых протезах, а по сути, на глиняных ногах; безумно влюбленный в Катю театральный режиссер, заодно по заказу бандитов инсценирующий расправы; таинственный мальчик-беспризорник, уличный ангел, наделенный способностью связывать людей; заговоренная квартира, в которой прячутся монстры… Несмотря на то что большинство сюжетных загадок кое-как разрешается и все нити худо-бедно связываются, вся эта история оставляет впечатление непреодолимой натужливости, необязательности, искусственности; мир городского дна в ней клиширован, картинен, а милиционер-мусорщик, по мусору распознающий все, что происходит в окрестных домах… — все это, как хотите, похоже на бред больного, разорванного сознания.

Я по себе знаю, как трудно вырваться из круга этих тем — если много пишешь о мусоре, он тебя преследует; стоит раз вырваться из своего круга и прикоснуться к чужому, как этот чужой мгновенно засосет. Начнешь копаться — уже не выберешься. На моих глазах так засосало многих. Человек слаб и не может в одиночку справиться с тем, чем должно заниматься все общество. Думаю, что Сергея Бодрова в конечном счете погубил не Кавказ, а именно трагическая роль связного, обреченного разрываться между миром нормы и придонным слоем, который, кстати, все толще. Хотя на самом деле я не сторонник мистики в таких вещах: погубил его ледник в Кармадонском ущелье. А вот картину, которая так и не была снята, с самого начала губило именно это несоответствие: о людях бездны нельзя рассказывать сказки. Получается вопиющее смешение жанров, оскорбительное и для сказок, и для бездны. Сверх того, все это подозрительно напоминает «Дюбу-дюбу» других безвременно погибших героев — Луцика и Саморядова.

При этом благородство намерений Сергея Бодрова не вызывает у меня ни малейших сомнений. Он был человеком с больной совестью, осознававшим свою беспрецедентную удачливость как вину. Шутка ли — у него с лету получалось все, за что он едва брался: искусствоведение, актерство, режиссура — пожалуйста! В 27 лет — культовый герой, символ поколения, любимец страны, красавец, счастливо женат; что делать? Как жить такому человеку в чудовищно неблагополучном мире, неблагополучном прежде всего социально, невыносимом для стариков, детей, для самых уязвимых и беспомощных? Естественный выбор — попытаться стать связным между дном и элитой; Бодров ничуть не переоценивал себя, полагая, что в тогдашних условиях это было по плечу ему одному.

Никто другой — включая Путина — не был для этого общества настолько своим, ведь Бодрова с полным правом воспринимали как своего и коллеги по «Взгляду», и собратья по киноцеху, и многочисленные железные девочки, про которых он снял «Сестер», и их малолетние сестры, и даже их бандитствующие отцы.

Он не учел только, что между Богровым и Бодровым есть некая разница, что Богрова любят как раз за пустоту, делающую его универсальной, и что попытка наполнить эту пустоту добротой провальна по определению. Богров — варвар, и в этом его победа. Богров, занятый благотворительностью, — уже невыносимая ложь, оправдание этого варвара и, в конечном счете, эстетический провал. Вот почему умильная картина об уличных ангелах, талантливо задуманная и пылко ожидаемая, не могла состояться по определению; вот почему в ней столько штампов и натяжек. Но, признавая этот сценарий художественным поражением, мы не можем не признать авторский побудительный мотив благородным и прекрасным — просто Сергей Бодров, кажется, не совсем понимал, что значит быть связным.

Быть связным здесь может либо совершенно пустой, либо мертвый. Потому что все, обладающее хоть каким-то внутренним содержанием, немедленно раскалывает страну, начисто лишенную общих ценностей. Вот почему так стремительно дробятся до атомарного уровня любые наши партии и ссорятся все единомышленники. Герой должен либо молчать, как Данила, либо погибнуть, как Цой.