Статьи из газеты «Известия» - [33]

[Дмитрий Быков:]

— Вы перепробовали многие варианты заработка. Какой кажется вам оптимальным?

[Александр Кушнер: ]

— Гонорар.

[Дмитрий Быков: ]

— Такое было возможно только при советской власти.

[Александр Кушнер: ]

— А Пушкин, который в значительной степени жил на литературный заработок, а потом еще стал издавать «Современник»? А Некрасов, при котором журнальное дело впервые стало приносить огромные прибыли? А символистские журналы?

При этом я считал и считаю, что вторая профессия необходима — просто чтобы чувствовать себя увереннее. Наверное, я предпочел бы преподавание. Но сегодня, в моем возрасте, — не школьное, которым в молодости был занят десять лет, а университетское. Если бы мне дали составить свой курс русской поэзии и читать его, а еще лучше — вести семинар вроде того, что я вел для английских студентов-славистов несколько лет у себя дома, я бы не отказался.

[Дмитрий Быков: ]

— Как же:

«Английский студент через сорок

 Лет, пусть пятьдесят, шестьдесят,

 Сквозь ужас предсмертный и морок

 Направив бессмысленный взгляд,

 Не жизни, — прошепчет по-русски,

 А жаль ему, скажет, огня, —

 И в дымке, по-лондонски тусклой,

Быть может, увидит меня…»

Есть условия, которые необходимы вам, чтобы писать? Сигарета, рюмка, тишина в доме, погода?

[Александр Кушнер: ]

— Предпочтительна солнечная погода. В пасмурную я чаще хандрю.

[Дмитрий Быков: ]

— У вас были стихи о хандре — «Но есть же какое-то средство»… Вы его нашли с годами?

[Александр Кушнер: ]

— Стихи. Причем писать их, конечно, можно не во всяком состоянии, но все равно неплохо помнить, что ты это в принципе можешь сделать. Это немало.

«Поэзия разлита в жизни неспроста»

[Дмитрий Быков:]

— У Матвеевой были стихи: «А строчки — подобье отдушин, но жизнь утекает сквозь них». Вам не жалко, что вы все время писали — пока жизнь куда-то шла и другие жили?

[Александр Кушнер: ]

— Нет. Это лучшее, что я мог сделать. Про утекание жизни сквозь строчки хорошо сказано, но это позиция романтическая. Я сказал бы так: я жил — и моя жизнь запечатлена в стихах. Меня вполне устраивает, что я писал стихи, а не «жил на всю катушку». Мог бы. Не скажу, что поэт обязательно хороший человек… Но все-таки писание стихов как-то шлифует душу, позволяет «вернуть ее, умирая, в лучшем виде». А главное — поэт все время занят, поглощен своим делом днем и ночью, без выходных, а потому у него и нет времени на злодейство, требующее большой сосредоточенности. Быть мерзавцем еще и очень обременительно, не так ли?

Я вовсе не считаю, что все должны любить стихи, или музыку, или живопись, вообще — искусство. Вырицкая старуха, разводящая под своим окном цветы, может не знать ни одного стихотворения, но она ближе к поэзии, чем многие, в том числе некоторые поэты. Вот моя любимая мысль, которой я дорожу и которую часто повторяю: поэзия разлита в самой жизни; ощущение такое, что кто-то позаботился о том, чтобы набегали на берег морские волны, шумела листва, сверкали звезды над головой. Для одного из нас смысл жизни заключается в любви, для другого — в любимой работе, для третьего — в осмыслении происходящего, для четвертого — в накоплении земных благ, для пятого — в Боге и т. д. Но есть смысл, открывающийся время от времени всем, даже самым скучным людям, объединяющий всех — поэтический смысл жизни. А поэт занят тем, что закрепляет его в слове.

10 ноября 2006 года

Батя, брось жезло!

Исполнилось 425 лет с того дня, как Иван Грозный не убивал своего сына.

Русская история имеет две версии: русофильскую и русофобскую. Промежуточная, то есть объективная, при нашей жизни вряд ли будет написана.

Согласно русофобской, базирующейся на сообщении папского нунция Антония Поссевино, Иван Грозный разозлился на царевича и смертельно ранил его. Причиной ссоры был якобы непотребный вид невестки — между прочим, уже третьей по счету (если Иван Грозный за 54 года жизни вступал в брак семижды, то Иван Царевич за свои 27 лет женился три раза и вряд ли остановился бы на достигнутом). Елена Шереметева, вишь ты, попалась царю на глаза неподпоясанной. Он ее прибил, сын вступился, перепало и сыну; бабы русские живучи, а сын через три дня помер. Согласно другой версии, Иван Васильевич сам пылал болезненным любострастием к третьей жене Ивана Ивановича, сыну это не понравилось, и произошла знаменитая ссора, описанная в хрестоматийной песне Юрия Коваля:

«— Меня ты предал супостату!

Стал отвратительным козлом!

 — Прошу вас, жезл поставьте, тату!

Отец, не балуйтесь жезлом!».

Третья версия конфликта изложена в так называемом Втором архивном списке Третьей Псковской летописи: ливонцы осадили Псков, Иван Васильевич не спешил на выручку псковитянам, а Иван Иванович, напротив, настаивал на скорейшем их освобождении; Грозный, и без того обозленный военными неудачами, тут же засветил ему посохом в висок.

Версия об убийстве Ивана Ивановича подтверждается косвенным сообщением Мазуринской летописи, в которой, впрочем, вместо конкретики пышная метафора: царь Иван посохом своим стряс с древа спелый плод. Стряс посохом плод и убил посохом сына — согласитесь, разные вещи. Тем не менее интеллигенция, ненавидящая деспотизм, за эту версию усердно ухватилась; Карамзин ее не оспаривал, А.К.Толстой в ней не сомневался, Репин увековечил ее в картине, для которой позировали два других либеральных интеллигента: художник Мясоедов (для потрясенного отца) и писатель Гаршин (для удивленного сына). Понятное дело, все эти люди были русофобы.