Статьи и воспоминания - [67]
В первые дни войны в Союзе композиторов был организован своеобразный «штаб» песни; поэты приносили стихи, их тут же обсуждали и распределяли между композиторами. Написанные песни немедленно размножались на стеклографе, передавались ансамблям и солистам, отсылались на фронт. По радио ежедневно звучали новые произведения. Лучшие среди них не забыты и сегодня. Это классика советской песни — песни Александрова, Блантера, Дунаевского, Соловьева-Седого и др. В центре бурлящего боевого штаба советской песни находился старейший среди нас — Глиэр, который проявил себя не только как организатор, но и как автор песен.
Помню Глиэра в дни эвакуации в Свердловске, где жила его многочисленная семья. В комнате не было письменного стола, не было и электрического света. Рейнгольд Морицевич работал при свечах, работал с первых же часов своего приезда. Многие его лучшие произведения написаны им в годы войны.
Великий труженик, он ценил и в других трудоспособность, одержимость творческой идеей. Всегда собранный, сдержанный, он не любил развязных людей и безошибочно чувствовал неискренность, распознавал фальшь.
Очень отзывчивый, Глиэр мог приютить у себя в доме человека, помочь ему материально. Я с благодарностью вспоминаю, как Рейнгольд Морицевич опекал меня, когда во время войны я жил один в Москве, как он заботился о моем питании и трогательно беспокоился обо мне во время мучивших меня приступов язвы желудка.
Глиэр был фанатиком своего дела, героем труда в подлинном смысле этого слова. Нам всем, а прежде всего молодым композиторам, нужно учиться этому героизму труда. Такими же фанатиками труда были Мясковский и Прокофьев. Большие мастера знают, что самый драгоценный капитал — это время, оно не возвращается...
Стремление не потерять ни минуты драгоценного времени всегда отличает подлинный талант. Композитор по призванию — это одержимый человек. Он постоянно стремится наиболее совершенно записать музыку, которая звучит в его сознании, в его душе и сердце. Она у него в ушах, она перед глазами!
Глиэр очень любил дирижировать.
— Стоя за дирижерским пультом, спиной к публике, можно почувствовать, что нравится, а что не нравится слушателям, — говорил он не раз.
Глиэру нравилось встречаться с детьми, он охотно сочинял для них и делился с ними своими творческими замыслами, часто играл им на фортепиано свои сочинения.
Музыку Глиэра любили самые различные круги слушателей. Музыканты питали к нему глубокое уважение. В нем видели большого музыканта, высокого профессионала, гражданина-патриота, честнейшего Человека.
Р. М. Глиэр. Статьи, воспоминания, материалы, т. I. М., 1965, с. 86 — 90
Несколько мыслей о Прокофьеве
На долю моего поколения музыкантов выпало счастье наблюдать ярчайший расцвет гения Сергея Прокофьева, присутствовать при рождении его лучших произведений, общаться с Прокофьевым-человеком...
Композитор, пианист, дирижер, Прокофьев не был педагогом. Он не любил преподавать, учить, показывать, «как сочинять музыку». И все же не найти современного композитора, который в той или иной мере не воспользовался бы уроками прокофьевского творчества, который не научился бы чему-то новому, важному, изучая произведения этого замечательного композитора.
Хотелось бы восстановить в памяти некоторые черты облика Сергея Сергеевича Прокофьева — музыканта и человека — таким, каким он мне представляется, таким, каким я его знал.
Еще студентом Московской консерватории я с живейшим интересом изучал сочинения С. С. Прокофьева — «Классическую симфонию», «Сказки старой бабушки», «Мимолетности», фортепианные концерты. Эта музыка возбуждала мою мысль, покоряла своей самобытностью, силой и смелостью фантазии, изобретательным мастерством. Особенно поражало богатство оригинальных мелодических мыслей, их пластическая красота, динамика. Каждое новое сочинение Прокофьева увлекало множеством интересных находок — и в содержании, и в форме, и в гармонии, и в приемах изложения.
Вспоминаю ошеломляющее впечатление от прослушивания на репетициях, а затем вечером в Большом зале консерватории Первого скрипичного концерта Прокофьева, исполнявшегося Жозефом Сигети в сопровождении оркестра Персимфанса. При всей оригинальности новаторского письма Прокофьева, сочинение это легко воспринималось слушателями, захватывало поэтичностью и свежестью лирических образов, ярким сказочным колоритом, властным темпераментом. Эта доходчивость сложной новизны прокофьевской музыки объясняется прежде всего огромным запасом здоровья и бодрости, которые несут его пьесы, а также бесспорной связью с классическим музыкальным искусством.
Николай Яковлевич Мясковский, требовательный и взыскательный художник, сдержанный в оценках современной музыки, часто рассказывал нам, своим ученикам, о Прокофьеве, приводил примеры из его сочинений, показывал отдельные приемы прокофьевского письма. Мы не слышали при этом от Николая Яковлевича восторженных «ахов» и «охов», но за его спокойной сдержанностью ощущали искреннее восхищение гением мастера, первооткрывателя новых берегов музыкального искусства.
Нетрудно представить себе наше волнение, когда однажды — это было в 1933 году — Николай Яковлевич объявил нам о предстоящем визите в консерваторию Прокофьева, пожелавшего познакомиться с работами студентов-композиторов.
Граф Геннинг Фридрих фон-Бассевич (1680–1749) в продолжении целого ряда лет имел большое влияние на политические дела Севера, что давало ему возможность изобразить их в надлежащем свете и сообщить ключ к объяснению придворных тайн.Записки Бассевича вводят нас в самую середину Северной войны, когда Карл XII бездействовал в Бендерах, а полководцы его терпели поражения от русских. Перевес России был уже явный, но вместо решительных событий наступила неопределенная пора дипломатических сближений. Записки Бассевича именно тем преимущественно и важны, что излагают перед нами эту хитрую сеть договоров и сделок, которая разостлана была для уловления Петра Великого.Издание 1866 года, приведено к современной орфографии.
«Рассуждения о Греции» дают возможность получить общее впечатление об активности и целях российской политики в Греции в тот период. Оно складывается из описания действий российской миссии, их оценки, а также рекомендаций молодому греческому монарху.«Рассуждения о Греции» были написаны Персиани в 1835 году, когда он уже несколько лет находился в Греции и успел хорошо познакомиться с политической и экономической ситуацией в стране, обзавестись личными связями среди греческой политической элиты.Персиани решил составить обзор, оценивающий его деятельность, который, как он полагал, мог быть полезен лицам, определяющим российскую внешнюю политику в Греции.
Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.