Статьи 1995-1997 - [13]

После ограбления ценами в 1992 г. Г.Попов писал о тех, кто доламывал советский строй: «Кроме отрядов интеллигенции, заинтересованных в преобразованиях, это предприниматели, фермеры, кооператоры. Но беда состояла в том, что их было катастрофически мало… Сейчас возник гигантский конфликт между законами России и тем, что приходится делать ради реформы». Конфликт между законом и поступком и называется преступлением.

Но социальная и экономическая сторона этого хорошо видна. Известны и цели, и задачи, и архитекторы, и прорабы. Поговорим о духовном — о том, какую роль сыграла интеллигенция, особенно художественная, в снятии природной неприязни русского человека к вору, в обелении его образа, в его поэтизации. Без такого духовного оправдания авторитетом искусства никакие социальные трудности не привели бы к такому взрыву преступности. Вспомним, что интеллигенция была главным подстрекателем в разрушении советского строя. Сейчас большая часть этих чистых душой рыночников, испытав прелести рынка на своей шкуре, одумывается, поворачивает. Но злое семя, посеянное ими, живо.

Радикалы из интеллигентов грязную работу делать не любят, они науськивают других. Нуйкин не поехал расстреливать детей в Ходжалы, он работал пером. Какая подлость — оправдываться сегодня так, как это делает Лев Аннинский: не интеллигенция разожгла костер — она лишь дала поджигателям язык, нашла слова. В этом костре сгорели уже сотни тысяч молодых жизней. Про таких же радикалов начала века писал в сборнике «Из глубины» В.Муравьев: «Позвольте, возопили теоретики и мыслители, когда рабочие, крестьяне и солдаты начали осуществлять то, чему их учили. Ведь мы только мыслили! Все поведение интеллигенции руководилось именно убеждением в необязательности и безответственности ее собственных мыслей». Сегодня вместо рабочих и крестьян на общество натравили воров и бандитов — дело несравненно страшнее.

Откуда же эта дрянь в наших аристократах духа? Видимо, она возникла с распадом сословного общества при первой «капитализации», когда интеллигенция стала разночинной, утратила корни, озлобилась. Это и мучило Достоевского — как в русской культуре вырос Раскольников? Как вышедший из аристократов Ставрогин так легко нашел общий язык с уголовником-убийцей? Как соблазнился мыслитель Иван Карамазов «организовать» убийство чужими руками, задав гениальную формулу нашим нынешним организаторам «путчей»? Ведь это все явления сугубо наши — и в то же время чуждые русскому характеру. Откуда это?

Собирая мысли тех, кто об этом думал, приходишь к выводу, что эта тяга радикальной либеральной интеллигенции к преступному типу — результат прививки западных идей на дерево русского духа. Уродливый гибрид. На Западе эти идеи не дали такого ядовитого плода (похоже, сегодня дают) — они там укрощались рационализмом, расчетом и идеей права. Ницше говорил ужасные вещи, а расцвели они в голове наших интеллигентов. И когда наступил хаос начала века, это проявилось в полной мере.

Философ С.Франк писал с болью: «Самый трагический и с внешней стороны неожиданный факт культурной истории последних лет — то обстоятельство, что субъективно чистые, бескорыстные и самоотверженные служители социальной веры оказались не только в партийном соседстве, но и в духовном родстве с грабителями, корыстными убийцами, хулиганами и разнузданными любителями полового разврата, — этот факт с логической последовательностью обусловлен самим содержанием интеллигентской веры, именно ее нигилизмом: и это необходимо признать открыто, без злорадства, но с глубочайшей скорбью. Самое ужасное в этом факте именно в том и состоит, что нигилизм интеллигентской веры как бы сам невольно санкционирует преступность и хулиганство и дает им возможность рядиться в мантию идейности и прогрессивности».

Но разве не это же мы видели в среде наших нигилистов, бескорыстных антисоветчиков-шестидесятников? Какие песни сделали В.Высоцкого кумиром интеллигенции? Те, которые подняли на пьедестал вора и убийцу. Преступник стал положительным лирическим героем в поэзии! Высоцкий, конечно, не знал, какой удар он наносил по обществу, он не резал людей, он «только дал язык, нашел слова» — таков был социальный заказ элиты культурного слоя. Как бы мы ни любили самого Высоцкого, этого нельзя не признать.

А ведь эта элита оказалась не только в «духовном родстве» с грабителями. Порой инженеры человеческих душ выпивали и закусывали на ворованные, а то и окровавленные деньги. И даже сегодня, вместо того чтобы ужаснуться плодам своих «шалостей», они говорят о них не только без угрызений совести, но с удовлетворением. Вот писатель Артур Макаров вспоминает в книге о Высоцком: «К нам, на Каретный, приходили разные люди. Бывали и из «отсидки»… Они тоже почитали за честь сидеть с нами за одним столом. Ну, например, Яша Ястреб! Никогда не забуду… Я иду в институт (я тогда учился в Литературном), иду со своей женой. Встречаем Яшу. Он говорит: «Пойдем в шашлычную, посидим». Я замялся, а он понял, что у меня нет денег… «А-а, ерунда!» — и вот так задирает рукав пиджака. А у него от запястья до локтей на обеих руках часы!.. Так что не просто «блатные веянья», а мы жили в этом времени. Практически все владели жаргоном — «ботали по фене», многие тогда даже одевались под блатных». Тут же гордится Артур Сергеевич: «Меня исключали с первого курса Литературного за «антисоветскую деятельность» вместе с Бэлой Ахмадулиной».