Статьи, 1988-1991 - [5]
Когда мы отдаем на рынке рубль за килограмм картошки, никто нас к этому не принуждает: не хочешь — не бери, ходи голодный. Но из этой добровольности вовсе не следует, как хотят представить некоторые публицисты и экономисты, что здесь совершается акт эквивалентного обмена, акт «оплаты по труду», что продавец картофеля «получил то, что заработал». Мы готовы заплатить рубль потому, что картофель, произведенный в совхозах и колхозах, подгнил на овощных базах. А мы хотим чистенького и идем на неэквивалентный обмен. Мы благодарны парню, который привез картошку на рынок, хотя он и эксплуатирует наш труд. Но давайте признаем эту реальность, иначе мы окончательно запутаемся в понятиях.
Чем, как не такой путаницей можно объяснить странную и еще недавно такую активную борьбу против перекупщиков овощей и фруктов? Ведь всем ясно, что колхозники, имеющие каждый в отдельности небольшой избыток продуктов для рынка, не могли быть торговцами. Чтобы собрать эти продукты и доставить их горожанам, был необходим посредник, необходимо выгодное всем разделение труда. Поскольку государственные и кооперативные организации этим не занимались, возникла фигура перекупщика, возникла в ответ на острую социальную потребность. Почему же административно-правовые и моральные средства были направлены на его уничтожение?
Отважимся и пойдем дальше. В условиях хронического дефицита неизбежной и социально необходимой фигурой становится спекулянт. Если государство самоустраняется от административного распределения продуктов (через карточную систему), спекулянт обеспечивает доступ к дефицитному продукту тем людям, которые испытывают в нем наиболее острую потребность и готовы отдать за него большее количество своего труда. Это не менее справедливо, чем отдать эти продукты целиком тем, кто в нужный момент оказался возле прилавка. Преследования спекулянтов лишь придают черному рынку преступный характер, делая соучастниками незаконных сделок и покупателей. Сколько гневных публикаций посвящено толкучке спекулянтов импортными радиотоварами на Шаболовке в Москве. Она стала уже сосредоточием организованной преступности, и обсуждаются лишь способы ее разгона. А ведь она бы не возникла, если бы посредниками служили государственные комиссионные магазины, работающие на принципах рынка, то есть устанавливающие на товар ту цену, которую реально готов заплатить покупатель. Но нет, саму эту цену официально признать никто не желает. Считают, видимо, что она дискредитирует отечественную радиопромышленность. Ради нелепого ухищрения, которое никого не может обмануть, создается очаг социальной болезни.
Кстати, отказываясь признать спекуляцию нормальным явлением в условиях дефицита, мы оказываемся предельно наивными в планировании мер по его устранению. Так, на уровне высшего руководства Министерства автомобильной промышленности неоднократно заявлялось, что дефицит той или иной критической запчасти ликвидирован, ее производство достигло «технически обоснованного уровня». А запчасти как не было, так и нет! И диву даешься на объяснения руководства — ведь очевидно, что рынок запчастей — это система не техническая, а социальная. При чем же здесь технически обоснованные нормативы? Если спекулянт прочно «встроен» в систему распределения, а цена на какие-нибудь крестовины установилась на уровне десяти номиналов, то спекулянту выгодно забрать со склада и спрятать (или даже бросить в реку) девять крестовин и продать десятую! В этой ситуации производство должно в десять раз превысить техническую потребность, чтобы насытить рынок.
Боясь назвать вещи своими именами, мы приближаемся к абсурду в наших рассуждениях о социальной справедливости, оплате по труду, уравниловке и т.д. Недавно на международном симпозиуме социологов один из докладчиков поддержал идею государственного регулирования доходов кооператоров прогрессивным налогом, доказывая, что эти доходы не являются непосредственным выражением принципа оплаты по труду. На глазах у испуганных иностранных гостей незадачливого ретрограда заклеймили как «врага перестройки», «поборника уравниловки» и т.д.
Не дай бог, конечно, получить клеймо сторонника уравниловки. Но позвольте заметить, что во многих сферах неплохо было бы уравниловки чуть-чуть добавить, и до нее еще очень и очень далеко. Научного работника с университетским дипломом, живущего в буквальном смысле впроголодь на 120 руб. в месяц в одной квартире с шофером автобуса, не убедишь, что уравниловка — это зло. Он был бы согласен уравняться в зарплате со своим соседом. Да и у себя в НИИ он видит, как под флагом борьбы с уравниловкой надбавки по новой системе оплаты назначаются прежде всего высокооплачиваемым работникам (ведь иначе уровни зарплаты сблизятся, а это, товарищи, уравниловка!).
