Статьи, 1988-1991 - [20]

Ленин предупреждал, что социализм должен быть «живым творчеством масс». Сейчас мы хотим восстановить ленинские принципы социалистического строительства. Но что же мы видим на практике? Массы, следуя реакционной психологической установке, враждебно относятся к быстро богатеющей части населения. Казалось бы, если мы хотим опираться на живое творчество масс, надо постараться осуществить всеобщий «психоанализ», постараться вывести эту установку из подсознания, размыть ее основания без силовых ударов. Вместо этого все усилия направлены на то, чтобы убедить массы в прогрессивной идее, а если нет — «продавить» ее административным путем и с помощью обличения проявивших себя носителей реакционной психологии. Структура взаимоотношений прогрессивной элиты с массой ничем не отличается от той, какую мы наблюдали при коллективизации.

Оговорки, что, например, аренда должна быть делом добровольным, вызывают странное чувство. Ведь они касаются арендатора — но неужели предполагалось, что можно насильно заставить человека взять землю в аренду? Проблема в другом: добровольность должна быть в том, чтобы сдавать землю в аренду, нужна добровольность тех, кто считает себя коллективным владельцем земли. Неужели можно предположить, что люди забыли столь важный для России спор о том, чья земля, и убеждение, что она Божья? Старушка-пенсионерка чувствует себя совладелицей земли. Тот факт, что ее согласия на сдачу в аренду не спрашивают, и вызывает глухое недовольство, которое нам объясняют реакционной психологией.

Предложение изъять идеал равенства из шкалы наших ценностей радикально до предела. Речь идет не об идеологии государственных и политических структур, а о глубинных социально-психологических установках той массы людей, которая превратилась в рабочих во время индустриализации. Речь идет об их идеалах и душевном настрое, так что официальная идеология представляется даже чем-то вторичным: «военно-коммунистические настроения стали официальной директивой и доктриной, предписывающей определенный способ мыслить, чувствовать, существовать. Самообман новобранцев заводов и строек был провозглашен идеологической нормой…». Таким образом, по Клямкину, не сталинская идеология исказила мироощущение рабочих, а их изначально искаженное мироощущение было взято на вооружение сталинизмом!

И.Клямкин впервые в нашей публицистике создает образ социального субъекта, взрастившего сталинизм. Он не называет его рабочим классом, подчеркивая, что речь идет о деклассированных элементах: «Это были люди, выброшенные из одной культуры, не принятые ни в какую другую и не создавшие никакой новой».7 Да и основу для объединения людей в эту многомиллионную массу И.Клямкин видит не в политэкономических условиях, а в социальной психологии. В эту массу собрались лодыри, неудачники, завистники. Важна мысль, что эти люди изначально присутствовали в городе и деревне, но лишь НЭП, как чудесный реактив, их выявил — до НЭПа «они еще не определились, не осознали до конца, кто они и чего хотят».

Как же произошла консолидация этого «шлака»? Вот как: «НЭП восстановил различия. Это не могло нравиться ни городским рабочим, с неудовольствием посматривавшим на недоступные им частные рестораны, ни деревенской бедноте, которая землю получила, но к экономическим методам хозяйствования приспособиться не могла и попадала в зависимость от своих энергичных и удачливых соседей».

И.Клямкин развенчивает не только наш «деклассированный рабочий класс», но и пролетариат вообще. Он указывает на фатальную ошибку социалистического учения, которое предполагало, что «нужно опереться на людей, у которых нет ни собственности, ни денег, но зато есть организованность, дисциплина, сплоченность, достаточные для того, чтобы вывести человечество из тупика, — нужно опереться на наемных рабочих» (словечко «наемных» здесь вставлено так, для придания нравственной окраски; другие публицисты пошли дальше, по радио можно слышать такие выражения: «рабочие на наших предприятиях стали наймитами»). Присущая социалистическому учению опора на рабочий класс кажется И.Клямкину не только безнравственной, но и недальновидной, ибо это, по его мнению, «короткоживущий» продукт цивилизации — капитализм «на очередном витке технологической революции оттеснил индустриальное производство и индустриальных рабочих на обочину экономики и готов с ними расстаться навсегда».

Что здесь имеется в виду? Видимо, наступление «третьей волны» цивилизации, втягивание развитых стран капитализма в «постиндустриальное» общество. При этом происходит количественное сокращение рабочего класса (не слишком большое, если учесть создание промышленных анклавов транснациональных корпораций в «третьем мире»). Но кто и когда измерял роль той или иной социальной группы в экономике (или вообще элемента в любой системе) количественными параметрами? Сказать, что сейчас индустриальное производство оттеснено на обочину экономики капитализма, а скоро его совсем не будет — это значит ни во что не ставить реальность ради идеологической схемы.

Да и логика страдает, когда завязываешь в один клубок явления и тенденции разных эпох. Возникновение социалистического учения, исчезновение рабочего класса, призыв к развитию рынка — и все это вместе. Да вся суть концепции «третьей волны» как раз в том, что с сокращением удельного веса индустриального типа производства сокращается и сфера рыночных отношений. Если же статья посвящена пропаганде рынка, то к чему поминать о «третьей волне»? Индустрия при господстве рынка — главный способ производства.