Стать Джоанной Морриган - [99]

Я себя чувствую восхитительно… свободной. Прошедшей ночью со мной должно было случиться что-то такое, что мне откровенно не нравилось, – и я этого не допустила. Впервые в жизни я воспрепятствовала судьбе! Раньше я никогда так не делала. Никогда не мешала событиям идти своим чередом, даже если я знала, что мне от того будет плохо. Никогда не говорила себе – ласково и с любовью, как сама себе мама: «Нет, Джоанна! Брось бяку! Тебе это не нужно!»

Раньше я принимала любую судьбу – смиренно и молча, – боясь показаться придурочной, несексуальной или излишне капризной.

Но теперь все изменилось: я стала девчонкой, которая может сперва спровоцировать секс втроем – а потом отменить секс втроем. Я управляю собственной жизнью. Я меняю судьбу! Перекраиваю вечера! Я могу сказать «да», а потом сразу «нет». Для меня это внове. Мне нравится это новое знание о себе. Мне нравится всякое знание о себе. Я собираю досье. Я изучаю себя.

Подъезжает такси, тащится следом за «бээмвухой» родителей Тони. Они настолько несопоставимы, что это даже забавно: новенькая блестящая «бээмвуха» – для них, потрепанный старенький «Форд Фиеста» – для меня.

Родители Тони выбираются из машины и подходят ко мне поздороваться. Забросив рюкзак на плечо, я иду им навстречу и пожимаю им руки.

– Мистер Рич, миссис Рич, спасибо за приглашение в гости, – говорю я своим самым лучшим великосветским голосом. – У вас замечательный дом. Очень-очень хороший дом. И очень плохой сын.

Я сажусь в такси и еду прочь.

 В электричке обратно в Лондон – голова кружится от похмелья – я понимаю, что у нас с Тони Ричем все кончено. Отчасти из-за того, что я наорала на него спьяну, но в основном потому, что у нас с ним по сути ничего и не было. И если по правде, то мне не очень-то и хотелось, чтобы у нас что-то было. Просто я повела себя как деревенская девчонка, которой отчаянно хочется замуж, и она отдалась первому же удалому торговцу, приехавшему в село продавать атласные ленты и душистую воду.

Прижавшись виском к оконному стеклу, я тихонько беседую сама с собой.

– Так чего тебе хочется на самом деле? – спрашиваю я себя в теплой, дружеской манере. – Где тебе хочется быть? Что для тебя хорошо? Что тебе по-настоящему нравится?

Ответ очевиден: Джон Кайт. Мне хочется поговорить с Джоном Кайтом. Хочется поговорить с Джоном Кайтом, как мы говорим с ним всегда: когда мы оба включаемся в разговор, и понимаем друг друга с полуслова, и заканчиваем предложения друг за друга, и чувствуем себя так, словно мы двое – лучшие люди на этой планете. И я знаю, где его можно найти: в «Своих людях» в Камдене. Если чуть-чуть подождать, он непременно появится в «Своих людях». Сейчас я приеду в Лондон, выйду из электрички и найду Джона Кайта.

 Я захожу в паб ровно в полдень. Это самый обычный камденский паб, но в 1993 году он был «Веселой компанией» для мира инди-музыки: если ты просидишь здесь достаточно долго, то непременно дождешься всех завсегдатаев. Джеймса из «Manic Street Preachers», Нормана из «Teenage Fanclub». Мики из «Lush». «Blur», похоже, навечно зарезервировали здешний бильярдный стол – бокалы с пивом ставятся прямо на зеленое сукно. У меня очень второстепенная роль в этом инди-сериале – в лучшем случае мама Клиффа, – так что я потихоньку киваю знакомым, скромно сажусь за свободный столик в углу, закуриваю сигарету и жду Джона Кайта.

В половине второго, издергавшись от ожидания, я выбегаю на улицу, где торговцы уже расставили на тротуаре свои колченогие столики, и покупаю пакет мандаринов и потрепанный экземпляр «Улисса». Сажусь на бордюр, ем мандарины и читаю Джойса в бледном, как слабенький чай, солнечном свете. Раньше я даже и не пыталась читать Джойса. Первые двадцать минут это полный восторг. Человек пишет так, словно он рассыпает слова по всему времени и пространству: о своем настоящем, прошлом и будущем, о себе, о собаке, о море и песчаном пляже. Но потом я понимаю, что читаю одну и ту же страницу по третьему разу, говорю себе: «Нет, сейчас я это не осилю», – и покупаю в киоске напротив свежий номер «Теленедели».

Я возвращаюсь в паб, и наконец – ровно в 14.59 – появляется Джон. Чуть помятый льняной костюм, туфли-броги, золотые перстни на пальцах. Он пришел не один, а с компанией, но, увидев меня, сразу мчится к моему одинокому столику. Лицо сияет, как свет маяка. Он уже слегка пьян.

– Герцогиня! – Его голос разносится по всему бару. – Как Рождество в августе! Здесь, в моем пабе, практически за моим столиком, к моей радости и восторгу! Сегодня поистине счастливый день!

– Привет, Джон. Как жизнь? – говорю я, притворяясь, что все нормально.

– Ну так. Живем потихоньку. – Кайт закуривает сигарету и садится рядом со мной, заставляя меня потесниться. – Идем на запад, за путеводной звездой. Что с тобой происходит? – говорит он, пристально глядя на меня.

Тут я не выдержала и расплакалась.

Минуты три Джон пытается меня утешить:

– Герцогиня! Не плачь!

А потом просто сгребает меня в охапку и прижимает к себе. Утонув в его необъятных объятиях, я себя чувствую совой в теплом дупле. Никогда в жизни я не плакала так хорошо и уютно – если бы этот процесс был таким же приятным всегда, я бы плакала гораздо чаще.