Стать Джоанной Морриган - [104]
Я послушно поднимаю руку. Кровь капает на пол, но уже не льется потоком – и наконец останавливается совсем.
– Садись на кровать, – велит Крисси. – Я вытру кровь. А потом ты мне расскажешь, какого хрена ты себе думала.
Он берет распылитель с водой и чистое полотенце, садится рядом и вытирает мне руку. Он все делает бережно и аккуратно, но я все равно морщусь.
– Это как в «Индиане Джонсе и Храме судьбы», когда Марион вытирает кровь у Индианы после боя, – говорю я для поддержания беседы.
– Можешь опустить руку. И я не буду с тобой целоваться, – говорит Крисси, по-прежнему вытирая мне руку влажным полотенцем. – Ты ни разу не сексапильный археолог.
Он продолжает тереть мне руку, а потом вдруг замирает.
– Джоанна, ты… Что за хрень?
Он смотрит на мою руку.
Ослепленная паникой, я не видела, куда направляю бритву, и разрезы сложились в сюрреалистичную надпись у меня на руке.
– «NWA»? – говорит Крисси и смотрит, качая головой. Я снова смотрю на свою руку. Да. Разрезы похожи на буквы «NWA». Как будто я самая безумная в мире фанатка «Niggas With Attitude».
– Это случайность! – говорю я. – Я не смотрела, где себя режу. Это не заявление, а опечатка. Бритвой вообще очень трудно писать на себе! Я вообще не смотрела, что делаю! Редактор потом все поправит.
Он продолжает таращиться на мою руку.
– Ты похожа на психбольную.
– Я и есть психбольная! – говорю я и начинаю реветь в три ручья.
Крис вытирает последние подтеки крови у меня на руке и говорит, очень ласково:
– Джоанна. Ты мне расскажешь, что за хуйня происходит?
И я рассказываю ему все: о Риче, о Кайте, о своей панике, об обзоре в журнале, о том, какой я была злобной сукой. Где-то на середине рассказа меня опять пробивает на слезы, потому что рука зверски болит, и Крисси снова идет к комоду и берет две таблетки. Одну – мне, вторую – себе.
– Это папины таблетки. Одной тебе хватит. Они очень сильные. Прими одну, и больше я тебе не дам, – строго говорит он. – На них можно люто подсесть.
Я принимаю таблетку, смотрю на Крисси и размышляю о том, каким он стал тихим в последнее время.
– Так ты и подсел?
– Я не знаю, – говорит он беззаботно. – Я еще не пытался бросать.
Таблетка действует быстро. Я лежу на кровати, свернувшись калачиком рядом с Крисси. Он обнимает меня и гладит по голове. Я продолжаю рассказывать о Джоне Кайте, но теперь все представляется не так страшно, потому что я с Крисси, с ним я в безопасности. Может быть, я останусь здесь навсегда – в этой комнате, в этой кровати. Здесь тепло и уютно. Я очень устала.
– У нас всегда будет «Bee Gees», Крисс, – сонно говорю я. – У нас всегда будут Робин, Морис и Барри.
– Джоанна, – говорит Крисси, глядя в потолок. – Иногда мне начинает казаться, что этого мало.
Но я уже сплю.
Мне снится, что я опять с Джоном Кайтом, в Лондонском зоопарке, поздним вечером. Я вспоминаю, что произошло. Мы так близки, так близки – словно одно существо в двух телах, слитых друг с другом и скрепленных джином. Мы как голоса «Bee Gees». Я его знала всю жизнь, и нет ничего, что я не могла бы ему сказать, и я точно знаю, что мне хочется ему сказать: эту речь я произносила тысячу раз у себя в голове.
Она записана в моем дневнике, на двух с лишним страницах – я читаю ее наизусть, когда жду электричку, когда брожу под дождем, когда мне нужно волшебное заклинание, чтобы пережить очередной день. Вот эта речь:
«С тех пор как я встретила тебя, мне кажется, я поняла, что движет миром: безответная любовь. Вот причина всех наших свершений, всех наших порывов. Каждая книга, каждый оперный театр, каждый запуск ракеты в сторону Луны, каждый пламенный манифест – они есть потому, что кто-то где-то тихонечко воспламенился, когда кто-то другой вошел в комнату, а потом так же тихо сгорел дотла, когда этот другой его не заметил.
На фундаменте тысяч и тысяч миллионов поцелуев, которых у нас с тобой не было, я построил тебе этот оперный театр, любимая. Я застрелил президента, потому что не знал, как сказать тебе самые главные слова. Я надеялась, что ты заметишь. Я надеялась, ты заметишь меня. Мы превращаем невысказанные слова в свои жизненные достижения.
Любовь к тебе – вот то горючее, что дает мне энергию действовать в эту индустриальную эру. У каждого должно быть хобби. Мое хобби – ты. Мое хобби – любить тебя. Мою комнату по утрам освещает не восходящее солнце. Ее освещает воспоминание о том, как я тихо сгорала, когда ты сказал мне: «Еще по одной?»
Эту речь я носила в себе целый год. Вот те слова, которые мне бы хотелось ему сказать. Но я знаю, что так нельзя. Книжные речи нельзя говорить живым людям.
Поэтому я говорила совсем другое. Пьяная, в Лондонском зоопарке, я сказала, что я – Крисси Хайнд, и у меня мелочь в кармане, и я добьюсь, чтобы он заметил, какая я классная, для чего пущу в ход 1) руки, 2) ноги, 3) стиль, 4) танец, 5) пальцы, 6) во-во-во-воображение. Результат = он обратит на меня внимание.
– Мы будем как Бертон и Тейлор, – говорю я бодрым голосом. – Аманда Бертон и Дэннис Тейлор.
Я говорю это все Кайту, и он глядит на меня, открыв рот, и волки воют в вольере, и гиббоны истошно вопят, и я просыпаюсь в кровати у Крисси, уткнувшись лицом ему в грудь. И это все, что я помню.
