Стать бессмертным - [48]

— Давайте вместе, — предлагает Мясоедов.

Следующие несколько минут мы с Мясоедовым пытаемся работать синхронно, и по счёту лупим в дверь ногами. Со стороны мы, должно быть, похожи на танцующих канкан, если, конечно, выключить звук.

— Видала она нас в гробу в белых тапочках, — говорю я, — ничего не выйдет.

— Отставить панику! — командует Мясоедов, — надо продолжать. Давайте попробуем плечом, так обычно в кино делают.

— Давайте. Попытка, не пытка…

Мы встаём к двери боком — я правым, он левым — и, обняв друг друга за талии, по команде Мясоедова (и р-р-раз!) бросаемся на дверь.

После пятого раза оба сползаем по невредимой двери вниз.

— Значит, в кино всё врут, — говорит Мясоедов, — может, её как-нибудь подцепить?

— А есть чем? — спрашиваю я.

Вместо ответа Мясоедов достаёт откуда-то из кармана складные пассатижи, так называемый «Набор дядюшки Ляо», и начинает ими ковыряться под дверью. Ничего не добившись, продолжает то же самое сбоку, потом сверху.

— Где-то ведь должна быть какая-нибудь щель, — бормочет он себе под нос.

Так проходит минут пятнадцать. А может, двадцать или тридцать, не знаю. В темноте время течёт странно. Я сижу, привалившись к холодной каменной стене спиной и думаю, что надо было возвращаться назад, ко входу — вдруг его не до конца завалило — а не идти вперёд, неизвестно куда. Я не злюсь на Мясоедова, совсем не злюсь. Просто мне очень обидно за себя, за то, что я опять на ровном месте влип в очередную историю, выход из которой завален камнями с одной стороны и закрыт железной дверью с другой.

«Но мы ведь не умрём здесь, — думаю я, — мы просто не можем тут умереть. Мы выберемся. Мы справимся. Мясоедов сейчас что-нибудь придумает… А если всё-таки не выберемся?»

Внезапно из-за двери доносится звук, очень похожий на щелчок металлической щеколды, от которого я буквально подпрыгиваю над землёй. У Мясоедова выпадает из руки его инструмент.

— Мне не показалось? — шепчет он.

— Нет, — шепчу я в ответ, — я тоже слышал.

Толкаю дверь ногой, и та медленно открывается в темноту.

18. Рыжов. «Свершилось чудо: друг спас жизнь друга!»

Как новому сотруднику Евгению Ивановичу была выделена отдельная «конура» с кроватью и умывальником. В длину она была чуть более трёх метров, а в ширину — такой, что Евгений Иванович мог достать от одной стены до другой, разведя руки в стороны. Места в конуре было ровно для размещения в ней письменного стола, стула, кровати на одного, одёжного шкафа, умывальника, книжной полки и, собственно Евгения Ивановича, будто кто-то специально проводил изыскания, вымерял и высчитывал, чтобы пространства хватило именно на обозначенный набор предметов. Ничего свыше в конуру просто не помещалось, а лишь в самый неподходящий момент попадалось под руку, вместо нужного, мешалось, путалось под ногами, и, наконец, выкидывалось.

Как вскоре выяснил Евгений Иванович почти весь местный инженерный состав квартировался здесь в подобных апартаментах и поднимался наверх только на выходные. «Таким образом, экономится уйма времени, старик, — говорил ему Илья в столовой (довольно неплохой, кстати), — и потом, когда ты здесь, ни о чём другом, кроме работы, не думаешь, это тоже большой плюс. Опять же, личное пространство. Многие наши наверху по общагам, да по частным квартирам мыкаются… так что, выгода очевидна…»

Евгений Иванович не разделял его восторга (у самого Ильи был просторный кабинет с примыкающей к нему спальней), но и не впадал в уныние — ему было всё равно. Он даже видел в смене своего места жительства некий, одному ему понятный юмор.

Поначалу Евгению Ивановичу пришлось много читать. Бледненький солдатик ежевечерне приносил ему стопку совсекретных документов, с которыми он должен был ознакомиться к утру. Некоторые из них были Евгению Ивановичу более или менее знакомы, и он их откладывал не читая, но кое-какие оказывались настолько шокирующими, что приводили его просто в истерическое состояние.

Очень скоро выяснилось, что: во-первых, отдельные проблемы, над которыми много лет бились гражданские строители, уже давно и изящно решены военными; во-вторых, масштабы подземных конструкций и сооружений, прямо или косвенно упомянутые в выдаваемых Евгению Ивановичу документах, не укладывались не в какие разумные рамки; и, наконец, в-третьих, при описании проектируемых подземных коммуникаций периодически (читай, практически постоянно) проскакивали некие «существующие» ходы и полости, которые предполагалось использовать, но не было слово о том, откуда они появились.

Евгений Иванович редко засиживался за чтением допоздна — усталость валила его на кровать, где он, часто не раздеваясь, засыпал. Сны, которые бороздили его усталые мозги, были в большинстве своём снами земными, как ему казалось, странным образом преобразованные подземельем. Он видел то, что и раньше, но только с какой-то еле уловимой поправкой, по которой даже во сне он мог определить, где он находится — на земле или под. Но чаще всего его беспокоил сон про женскую баню, который явился ему во время его постыдного обморока в лифте.

Удушливый женский запах, даже во сне вызывавший у него дурноту, разновсяческие телеса и, главное, никогда не испытанное чувство нескончаемости помещения, в котором он находился, мучили его из ночи в ночь. Он часто просыпался в поту и с повышенной температурой. Успокоительное не помогало — стоило ему закрыть глаза, как всё повторялось сызнова. Ему даже начинало казаться, что это не сон, а что-то большее, вроде неожиданно всплывшего воспоминания, или образа, виденного в бессознательном состоянии, но точно виденного, а не додуманного мозгами…