Стать бессмертным - [47]

Я молча киваю, потому что не знаю, что сказать. Мясоедов встаёт, и по пещере начинает метаться светлое пятно от его фонарика.

Скажите честно, Алексей, как вам здесь? — вдруг спрашивает он.

— Сначала было немного страшно, но потом прошло. Коньяк сделал своё чёрное дело, — отвечаю я, и тоже встаю.

— Я имел в виду город.

— Ну… сначала было немного страшно…

— А потом прошло?

— Не совсем. Мне здесь до сих пор не по себе.

Мясоедов чуть усмехается и кивает, будто очень хорошо понимает, о чём я. Может, и в правду понимает, кто его разберёт.

— Ну что, будем возвращаться? — спрашивает он. — Или дальше…

Его прерывает глухой звук такой силы, что стены и пол пещеры, кажется, в моих глазах немного смещаются. Фонарик вылетает из рук, падает на землю и гаснет. У меня холодеет в гульфике. Желудок уходит куда-то вниз, в самый пах, и наступает жуткая тишина, которая тянется бесконечно долго. Я зачем-то считаю про себя: «Раз, два, три… пять…» — всё ещё тишина. Вдруг изнутри слева чувствую сильный толчок, на секунду пугаюсь, но потом до меня доходит, что это моё сердце… Толчок повторяется, но уже с меньшей силой, и я, наконец, выдыхаю.

— Надо же, — тихо-тихо говорит Мясоедов.

Он уже успел поднять фонарик и включить его. Я медленно поворачиваю к нему голову. Лицо Мясоедова в свете фонаря ужасно, кривой рот приоткрыт, оба глаза выпучены.

— Что будем делать? — так же шёпотом спрашиваю я.

Мясоедов плавно показывает протезом в сторону, откуда мы пришли.

— Звук был, кажется, оттуда…

— Значит… завалило вход?

— Может… Говорят, это скала трескается…

Только теперь я замечаю, что, оказывается, сижу, а ведь вроде, стоял… Пытаюсь подняться, но ноги дрожат и не слушаются. Я снова сажусь.

— Чёрт, как страшно…

— Мне тоже, Алексей. Стыдно признаться, я чуть штаны не обмочил. Слышал я о таких вещах, даже статьи умные читал, но не думал, что это настолько страшно…

Тем не менее, Мясоедов уже не выглядит растерянным. Разве что, чуть-чуть. Самую капельку.

— И что теперь делать? — шепчу я, надеясь услышать от него что-нибудь спасительное, разумное, единственно, чёрт побери, верное…

— Надо срочно уйти отсюда, — говорит Мясоедов уже совсем спокойно. — Возвращаться не будем, пойдём дальше.

— Там есть выход?

— Будем надеяться… только давайте обсуждение случившегося отложим на потом.

Я киваю в темноту, и мы уходим прочь, ещё дальше в глубину этой чёртовой пещеры.

Мы идём уже два часа. Пещера уже сделала несколько поворотов, и теперь я уже не знаю, в какую сторону мы идём. Она то расширялась, то сужалась до такого размера, что Мясоедов еле-еле протискивался боком. Один раз нам пришлось ползти по-пластунски. Страх, того, что нас завалит, прошёл. Того, что мы не найдём выход — тоже. Какое-то время я беспокоился, что в фонарике сядут батареи и станет совсем темно, но потом перестал. Бояться — это тяжёлый труд, от него быстро устаёшь.

Временами нам попадались предметы — водочные бутылки, банки из-под тушёнки, чьи-то старые галоши… Пару раз я видел какие-то надписи на стенах, но разбирать их было неохота.

Мы идём, как слепые. Впереди Мясоедов, а я за ним — держусь за шершавую лямку его армейского рюкзака, чтобы не отстать. Я уже не смотрю вперёд и ни о чём не думаю. Надоело думать.

Мясоедов неожиданно останавливается, и я утыкаюсь лицом в его рюкзак.

— Там что-то есть, — Мясоедов показывает фонарём куда-то направо, — определённо, что-то есть.

Справа внизу действительно виднеется небольшой разлом. Мясоедов садится на карачки и пытается боком в него просунуться. Сначала у него это получается плохо — великоват он для такой щели — но скоро в разлом уходит его плечо, потом голова, туловище, зад и, наконец, он исчезает в нём полностью. Света становится всё меньше, только слабое мерцание исходит из щели, куда только что уполз Мясоедов.

— Ползите сюда, — слышу я чуть изменённый эхом его голос, — тут дверь.

«Дверь! — отдаётся эхом у меня в голове, — боже мой, дверь!» Встаю на карачки и ползу. От чувства, которое в любой прочей ситуации, можно было бы назвать радостью, подрагивают внутренности.

Ни разу до и ни разу после не видел я двери без петель, замка и замочной скважины одновременно. По отдельности — сколько угодно, а вместе — никогда. Вот такая красавица нам и попалась. Хорошо хоть, что рядом с ней можно стоять в полный рост, а вот места вокруг совсем мало, хватает только на нас двоих. Третий, какой бы он ни был, был бы лишним.

— А вы уверены, что это дверь, а не просто железный лист на стене? — спрашиваю я Мясоедова.

— Сто процентов, дверь, — уверенно отвечает он и в доказательство бьёт кулаком левой руки примерно в центр металлического прямоугольника. В ответ доносится гул, который, несомненно, создала пустота.

— Дверь, — говорю я, — но как открыть?

— Открыть, похоже, никак. Надо ломать.

— Ломать, — повторяю я, — ломать, так ломать.

Делаю полшага назад — на большее не хватает места — и со всей силы бью в дверь правой ногой. Раздаётся страшный громоподобный звук, но дверь стоит, где стояла. Я бью ещё раз, потом ещё, но результат прежний — с дверью положительно ничего не происходит.

— Голяк, — заключаю я.