Стать бессмертным - [26]

Вместе с этими приятными и неожиданными странностями с Евгением Ивановичем начали происходить и унизительные возрастные изменения. Нет-нет, его простата не стала размером с теннисный мяч, он не вставал по три раза за ночь, чтобы пописать и ни разу не мочился в штаны, не добежав до туалета. Ничего такого. Просто у него перестало получаться с Ниной. Раз, другой, третий… «Так, ничего страшного, с кем не бывает», — успокаивал он сам себя, но потом, спустя три месяца года со времени первой осечки, он понял, что дело-то гораздо серьёзнее. В том смысле, что дело — дрянь.

Нина делала вид, что ничего не замечает, но долго так продолжаться не могло. Она была молодой женщиной, ей это было нужно, просто необходимо, хотя бы раз в неделю или, там, в месяц… Евгений Иванович всё это прекрасно понимал, только сделать ничего не мог.

— Это у вас, голубчик, возрастное, — сказал ему молодой врач с улыбкой, — чего ж вы хотели на шестом-то десятке?

— Я хотел бы иметь возможность хотя бы раз в неделю спать женщиной, — процедил Евгений Иванович.

Врач только ещё шире улыбнулся в ответ и прописал ему успокоительное.

Срамные видения не отпускали Евгения Ивановича всё лето, наоборот, они стали чаще и циничнее. Один раз в метро, один раз в «Ленинке», два раза в доме отдыха, куда они с Ниной поехали по её профсоюзной путёвке. Видеть молодых, почти всегда красивых женщин без одежды в самых неподходящих местах, имея и при этом, в штанах, по сути, сдутый воздушный шарик, становилось просто невыносимо, тем более что после просмотра некоторые из них оказывали Евгению Ивановичу небольшие, а иногда и весьма даже нескромные знаки внимания.

Евгений Иванович решил, что сходит с ума. Помешательство на почве прогрессирующей импотенции — такой диагноз он придумал себе сам и повторял его про себя при каждом новом «приступе помешательства», а после прибавлял: «бодливой корове бог рогов не даёт».

Осенний семестр начался в тот год с опозданием — первое сентября выпало на воскресенье, а уже третьего, на следующий день после заседания кафедры, Евгений Иванович отправился в филиал в посёлке Сениши. Это была его почётная обязанность, его, собственно, и взяли-то на кафедру, с тем условием, что он будет читать там Сопромат.

Ехать туда он не хотел, потому что боялся. Боялся оставлять Нину в Москве одну, ему чудился абстрактный красавец-любовник, который станет, не стесняясь приходить в его отсутствие и делать с Ниной то, что её гражданский муж, Евгений Иванович Рыжов вот уже как три с лишним месяца сделать не в состоянии. Сначала она будет это скрывать, врать, оправдываться, но потом соберётся с силами и выложит ему всё…

Мало того, в прошлом семестре он завёл в Сенишах лёгкие шашни с одной преподавательницей прямо на кафедре, и теперь боялся появиться там в своём нынешнем состоянии. Как он признается ей в своём несоответствии? Что скажет?

Всё это угнетало. Мысленно попрощавшись с Ниной, квартирой и всем остальным, он собрал целый чемодан нужных и не очень вещей, и отправился в небольшое путешествие.

Стелла Иосифовна, та самая преподавательница, с которой у Евгения Ивановича в прошлом семестре наметился роман, встретила его холодно, чему он очень обрадовался. «Одной проблемой меньше», — решил он и углубился в работу.

Как назло, группа ему попалась — одни девчонки, и при том почти все хорошенькие. «Голое видение» первый раз посетило его на первой же его лекции, когда он рассказывал об основных гипотезах Сопротивления материалов. Это была высокая, склонная к полноте и дурно одетая девица. На следующей лекции он посмотрел её маленькую рыжую подружку. Через пару недель он почти привык ко всему этому, а к середине семестра пересмотрел всех девчонок из группы и несколько приходящих.

Раньше, бывало, Евгению Ивановичу доставляло некоторое (во всех смыслах странное) удовольствие наблюдать за изменением внутригендерного статуса студенток — подмечать тот самый момент превращения, диалектического преобразования девушки в женщину, или, как тогда говорили: «из гусеницы в тыкву». Ходила, ходила на его лекции девушка, а тут раз — и женщина пришла. Но теперь он, казалось, мог увидеть особу женского пола прямо-таки насквозь…

И пошла о нём дурная слава. Студентки стали друг другу рассказывать, что иногда, на рыжовских парах они чувствуют на себе странный, прожигающий его взгляд и им становится от этого не по себе, а потом, потом, что-то с ними и вовсе делается непонятное. Случайно подслушав такой разговор, Евгений Иванович узнал, что одной девушке он приснился в образе люцифера, а другая прямо на лекции вообразила себя в его объятьях, да так отчётливо, что ей пришлось срочно отлучиться в уборную.

Сам же Евгений Иванович к тому времени стал называть это «анатомическим театром», поскольку женские телеса он наблюдал уже без удовольствия, а просто с любопытством. Он, конечно, замечал, что во время «видений» его обнажённые подопечные ведут себя несколько странно — краснеют, взгляд их становится бегающим, а движения немного скованными. «Следует ли из этого, что они что-то чувствуют?» — задавал себе один и тот же вопрос Рыжов. Это было очень важно, поскольку, если это так, то, значит, нет никакого помешательства, а есть дар, да такой, о котором раньше никто и слышал. Ещё, Евгений Иванович отметил, что уже отсмотренные студентки ведут себя в его присутствии гораздо более покладисто, и даже покорно, в результате чего посещаемость его лекций стала практически стопроцентной, а внимание, с которым студентки слушали его, безупречным.