Старый Сантос и его потомки - [15]

А Днестр бушевал. Грохотали мутные, сердитые волны, набрасываясь с яростью на каменистые берега. Река казалась наполненной не водой, а свинцом. Нигде вокруг ни хижины, ни хибарки, куда можно было бы войти, отогреться. Ни огонька, ни дымка вокруг! Как в пустыне!

Дойдя до крутого поворота реки, Ицхак увидел на бушующей ее стремнине большой плот, привязанный толстым канатом к изогнутой вербе. Чуть поодаль колыхались две большие плоскодонки, с длинными веслами и шестами. Видно, кто-то оставил это добро на произвол судьбы, а сам подался дальше.

Сантос подошел к плоту, долго осматривал и решил, что можно было бы погрузить на него подводы и скот, а на лодки — людей и отправиться вниз по течению. Все равно лошади уже выбились из сил и не смогут двигаться дальше. На плоту было бы легче во всех отношениях.

Замысел виноградаря был одобрен, люди стали грузиться на плот и на лодки. На плоту соорудили несколько шалашей, чтобы было где укрыться от ветра и холода. Пока закрепили как следует подводы, незаметно прошел день. Наступили сумерки. Шалаши утеплили одеялами и тряпьем, детвора и старики залезли внутрь. Плот и лодки были уже готовы к отплытию. Люди взялись за весла, за шесты и двинулись вниз по течению.

За ночь отплыли довольно далеко, и это всех радовало. Погони, пожалуй, нечего было опасаться. Их след оборвался на берегу бурного Днестра.

Хотя все промокли насквозь и были голодны, чувствовали себя увереннее.

По широкому непокойному руслу Днестра плыл нагруженный до отказа плот, а по сторонам его — две большие плоскодонки. Куда они плыли, к какому берегу пристанут — никто не ведал.

К НОВОМУ БЕРЕГУ

На веслах сидели крепкие, плечистые парни и молодые мужчины, которых не страшили высокие бурные волны. Сколько раз течение относило плот и плоскодонки в сторону, угрожая разбить об острые камни, но плотогоны и лодочники оказались сильнее воды. Выбиваясь из сил, они плыли без отдыха, без передышки.

За время этого тяжелого пути, когда люди мчались по неведомым дорогам, уходя от опасности, и плыли по разбушевавшейся реке, они еще больше сплотились. Правда, кое-кто из женщин стал роптать, поругивая Ицхака за то, что он их сорвал с насиженных мест и они плывут неведомо куда, ни конца, ни края не видя своим мукам. Где найдут убежище? Куда он собирается их везти? Разве нужно так мучиться и ехать неведомо куда, чтобы найти свою погибель?

Спутники поддержали было женщин, но за Ицхака заступились сыновья и те, которые были вместе с ним на войне.

— Что вы, люди добрые, нападаете на человека? Разве он меньше вас страдает? Разве он желает вам зла? Немного помучаемся, а там уж бог поможет…

Но что-то бог не помогал…

Дорога с каждым часом становилась все тяжелее и опаснее.

Можно было понять состояние матерей, которые были озлоблены. Нелегко им пришлось с малышами, которых нечем было кормить. Невероятно устали, а главное — мучила полнейшая неизвестность. Что ждет их впереди, чем это все кончится? Дождь, как назло, не прекращался. Колючий ветер то и дело обрушивался на шалаши, на кое-как слепленные палатки, где спали дети и старики. Наконец лодки причалили к берегу, и мужчины нарубили дров, перебросили на плот и стали разводить костры; люди немного согрелись, женщины вскипятили молоко для малышей и больных. Рыбаки пустили в ход свои снасти, наловили рыбы; постепенно на плоту становилось веселее. Среди свинцовых облаков чудом пробились солнечные лучи. Все вылезли из своих укрытий, чтобы погреться на солнце, и, несмотря на то что оно недолго их побаловало, путешественники, нагревшись и заморив червячка свежей рыбой, заметно оживились. Самые ярые скептики притихли и перестали донимать жалобами Сантоса.

Много ли нужно человеку, который привык к вечным скитаниям, мукам, унижениям? Немного погреться у очага или под лучами солнца, утолить кое-как голод, увидеть хотя бы в своем воображении желанный берег, где скоро можно будет обосноваться, — и сразу глаза озаряются особым блеском, и вот он уже неузнаваем!

Таков он, простой, добрый человек!

А если еще девчата заведут милую сердцу песню из тех, которые с детства запали в душу, тогда вовсе забываются все невзгоды, вся безысходность своего незавидного положения.

Со стороны могло показаться, что Ицхак Сантос равнодушен ко всему тому, что происходит на плоту. Но на самом деле он терзался от мысли, что, возможно, допустил большую оплошность, подняв весь поселок с насиженных мест. Не лучше ли было отдать себя в руки властей? Его наказали бы, прекратив на этом все его нравственные муки и терзания. И не было бы этой тяжелой дороги, этих скитаний, а самое главное — он не ловил бы на себе сердитые и недоброжелательные взгляды, терзающие ему душу! Но успокаивало сознание, что все же он поступил правильно, спасая людей от тиранов. Не только он, но все односельчане жестоко поплатились бы из-за его поступка, никого не пощадили бы! Пожалуй, лучше, что случилось так, а не иначе. Ведь издавна так повелось: стоит только кому-нибудь из его соплеменников-единоверцев совершить какой-нибудь проступок, как он накликает гнев не только на себя, а на всех, чуть не на весь свой народ. Власти знают, что за униженных и оскорбленных бедных людей, к тому же еще людей иной веры, никто не посмеет заступиться. Наоборот. Натравят на них все черные силы, погромщиков разных мастей, чтобы отвлечь внимание от мерзких дел по отношению ко всем народам. Они отвлекут гнев угнетенных от себя и будут кричать «ловите вора!», а сами со своими гнусными делами останутся в тени. Так издавна велось, так и поныне кое-где осталось. Блюстители закона, сильные мира сего всегда ищут и находят козла отпущения…