Старый новый мир - [55]

Писатель и бывший художник переглянулись, но не двинулись с места.

— Да что с вами?! — вспылил Ной. — Вы что… вы… вы… — он неожиданно всё понял.

Собаки регуляторов Комитета залаяли совсем близко. Меир опустил глаза к часам, которые отдал Ною.

— Нужно продержаться ещё десять минут, — сказал он.

Ной не ответил. К лаю собак добавились голоса регуляторов.

— Кажется, они знают, где мы, — сказал бывший художник.

Где-то далеко раздался грохот — регуляторы разбирали завал, чтобы освободить вход в старый подвал.

— Всё кончено, — тихо сказал Ной.

— Нет, — Меир схватил его за плечи, тряхнул. — Ты не должен сдаваться. Только не сейчас, — он указал на пустоты между покрытых плесенью свай. — Ползи туда, прячься. Это позволит выиграть несколько лишних минут. А мы… Мы задержим их, — он посмотрел на бывшего художника.

Художник кивнул.

— Но… — Ной растерянно смотрел на своих новых друзей.

— До времени твоей процедуры осталось семь минут! — поторопил его Меир.

Одна из собак регуляторов сорвалась с привязи и проскользнула в подвал. Её лай глухим эхом отразился от заплесневелых балок и монолитных блоков фундамента.

— Беги же! — закричал бывший художник.

В каком-то оцепенении Ной пополз между свай. Новые друзья остались позади. Он не знал, почему смотрит на циферблат наручных часов Меира, не знал, почему считает оставшиеся минуты. Вся жизнь превратилась в тупое ожидание, в гонку, смысл которой практически невозможно понять. Да смысла и нет. Для людей, которые пробираются сейчас в подвал — нет. Для людей, которые собирают таких, как Ной и Меир на голосовании. Для них это лишь материал и продукт.

Ной услышал, как закричал бывший художник — собака добралась до него, вцепилась в руку. Следом за его криком раздались голоса регуляторов, которые тщетно пытались оттащить собаку.

— Осталось продержаться совсем немного, Ной! — закричал в каком-то безумном ликовании Меир. — Они не успеют добраться до тебя! Не успеют!

Его голос затих, захлебнулся в жавшей рот руке одного из регуляторов. Но крик придал Ною сил. Он уже не видел куда ползёт, лишь чувствовал, как бетонные глыбы сжимаются вокруг него, сдавливают.

Ещё две минуты. Ещё две…

Регуляторы пустили по его следу собаку. Ной слышал её сопение позади.

Почти минута. Почти…

Темнота вздрогнула и разверзлась перед ним. Свет из другого мира осветил на мгновение уходивший далеко вперёд лаз. Ной даже успел подумать, что если проберётся ещё дальше, то уже никто и никогда не сможет вытащить его оттуда. Он умрёт в темноте, в одиночестве. В узком тоннеле, у которого нет конца, только стены, которые давят со всех сторон, да ещё собака регуляторов, которая почти хватает за пятки. И больше ничего. Ничего, кроме Просвета.

— Господи, Ной! — услышал он встревоженный голос Жюстин. Она смотрела на него из другого мира. Странного чужого мира, где всё совсем не так, как здесь.

— Ещё тридцать секунд, — сказал Ной.

Собака добралась до него. Он не мог обернуться, не мог оттолкнуть её. Можно было лишь ползти дальше, вперёд, но дорогу преграждал Просвет. Жёлтые зубы пса вцепились в ногу, разорвали плоть. Ной закричал.

— Что происходит, чёрт возьми? — испугалась Жюстин.

Собака вырвала кусок плоти и снова укусила Ноя. Боль заставила его двигаться, ползти дальше, вперёд, но Просвет не пускал его, растягивался, преграждая дорогу. Просвет был сильнее. Ной мог лишь протянуть руку. С другой стороны Просвета, в другом мире, писатель по имени Вильям Хейнц, который стоял рядом с Жюстин, бросился вперёд, пытаясь дотянуться до руки Ноя, но этот Просвет не принадлежал ему, почти не существовал. Для Хейнца это был лишь мираж, дымка, сквозь которую он мог беспрепятственно пройти. Лишь запахи и крики другого мира были реальны. Крики Ноя, плоть которого рвали жёлтые зубы пса, почуявшего кровь. Хейнц видел пса, но ничего не мог сделать.

— Да помоги же ему! — заорал он застывшей в ужасе Жюстин. — Я не могу. Разве не видишь? Это твой Просвет, не мой!

Жюстин не двигалась, забыла даже, что нужно моргать. Казалось, весь мир превратился в безумие, где нет ничего реального. Всё относительно. Жюстин услышала, как запищал будильник наручных часов Ноя. Часов, которые были надеты на руку, которую он протягивал к ней, к спасению. И писк будильника нарастал, заполнял собой весь мир, два мира, которые соединял сейчас Просвет. Просвет Ноя и Жюстин. Где-то далеко, в подвале клиники Комитета, Меир и бывший художник услышали сигнал, перестали сопротивляться регуляторам и громко, истерично рассмеялись. Жюстин услышала этот смех. Смех, который был таким же безумным, как и всё, что происходило с ней в последние дни. И смех этот, показалось Жюстин, преследовал Ноя так же, как преследовала взбесившаяся собака, рвущая его плоть. Плоть странного человека, с которым каким-то непостижимым способом связала её, Жюстин, судьба. И она не может просто стоять и смотреть, как погибнет этот человек. Погибнет здесь, в узком тоннеле своего мира, на границе Просвета, преградившего ему путь к спасению.

— Держись крепче! — закричала Жюстин, хватая Ноя за руку.

Просвет затрещал, заискрился. Казалось, яркие вспышки ослепили весь мир. Затем раздался хлопок. Хлопок, от которого заложило уши. Здание клиники в мире Ноя вздрогнуло. Дом Хейнца в мире Жюстин вздрогнул. Фундамент не выдержал, и по одной из стен побежала снизу вверх чёрная трещина. Хейнц с трудом удержался на ногах. Он видел, как за Просветом осыпалась старая балка, рухнув на место, где недавно был Ной. Преследовавший его пёс заскулил и спешно пополз назад, облизывая окровавленную морду. Два мира вздрогнули снова, на этот раз не так сильно. Два мира, которые соединял пульсирующий Просвет. Но между мирами было и что-то ещё. Хейнц видел это. Слышал шум волн. Чувствовал свежесть морского бриза.