Старый корабль - [75]

В это время в пристройке довольный Длинношеий У громко декламировал трактат Хуайнань-цзы[60], и строчки долетали через окно:

— «Неясное и смутное не представишь; смутное и неясное не поддаётся. Потаённое и сокровенное не имеет формы, растущее и проникающее не нуждается в движении, то твёрдое, то мягкое, то сворачивается, то разворачивается, вздымаясь и опускаясь с инь и ян…»

Четвёртый Барин пропускал всё мимо ушей. Склонившись к Ханьчжан, он, застыв, рассматривал синеватые кровеносные сосуды под прозрачной кожей.

Длинношеий У продолжал читать выразительно и размеренно, уже страшно возбуждённый. Теперь это были строчки из Баопу-цзы[61]:

— «…безмерно в своей глубине, поэтому подвластно малое. Простирается далеко, отсюда сокровенная тайна. В высоту достигает небосвода, шириной обнимает восемь граней земли, сверкает подобно солнцу и луне, стремительно как молния. Может промелькнуть и исчезнуть, падать потоками звёзд, разливаться прозрачной струёй, клубиться и плыть как облака…»

Толстым пальцем Четвёртый Барин нажимал две ближайшие вены Ханьчжан и смотрел, как они набухают под кожей. Потом отпускал палец, и кровь возобновляла стремительный бег. А он покрывал её тело поцелуями.

Глава 13

Первым, кого увидел вернувшийся в Валичжэнь Суй Бучжао, был чудак Ши Дисинь. Он ходил вдоль крепостной стены с навозным ведром, подвешенным на лопате. Вообще-то повозки здесь не проезжали, и из уважения к старинной крепости справлять малую и большую нужду люди отходили метров за сто. Так что корзинка оставалась пустой. После того как Суй Бучжао оправился в город посмотреть на старый корабль, у Ши Дисиня появилась новая странная мысль: наверное, Суй Бучжао умрёт. Основания так думать у него были: с древних времён в городке повелось, что пожилые люди не покидают своих домов. Потому что если старик забредёт в чужие края, его косточки на чужбине и зароют. Движение на дорогах нынче оживлённое, Суй Бучжао на своих маленьких ножках и так спотыкается, а тут ещё поклажа — точно почти верная гибель. Чтобы проверить свои предчувствия, старый чудак ежедневно прогуливался у стены или забирался на зубцы и смотрел вдаль. Но вот сегодня вечером, уставившись на лучи зари, он тут же заметил стремительно ковылявшего Суй Бучжао. «Вот те на! Везёт же уроду!» — воскликнул про себя Ши Дисинь и спешно спустился со стены. Суй Бучжао подошёл, старый чудак отшвырнул корзинку, оставив в руках лишь заступ. Стену заливала заря, вокруг ни одного прохожего. Суй Бучжао шагал широко, обливаясь потом, а когда поднял голову и увидел старого чудака с посверкивавшим заступом, пот покатился ещё пуще. Оба наблюдали друг за другом ещё издалека. Старый чудак прикусил губу и медленно поднял заступ над головой. Вытянув длинную шею, Суй Бучжао уставился на заступ по-петушиному. Старый чудак качнул заступом пару раз и с силой воткнул в землю, вырвав целый ком. «Тоже мне мятежник!» — выругался он.

Суй Бучжао вошёл в городок, старый чудак следовал за ним как хвостик. Он считал, что этот человек должен принести что-то невероятное, как при его возвращении из морских странствий. Ему казалось неправильным, что небеса своевременно не прибрали его, хотя возможностей было немало.

На улице Суй Бучжао быстро окружили, стали расспрашивать. Со смехом и неразборчивым воплем он запрыгнул на небольшое возвышение и стал рассказывать:

— Вы даже не представляете, где сейчас выставлен старый корабль, в каком он теперь виде! Это же сокровище! Вы бы видели огромное помещение, где он стоит в главном городе провинции, сгнившие и отвалившиеся доски закреплены в первоначальном виде, он внушительно установлен на крашеных железных подставках и со всех сторон окружён цепью в палец толщиной, чтобы никто к нему не пробрался. На белой деревянной табличке чёрной ароматной тушью большими иероглифами сообщается, когда, где и при каких обстоятельствах он откопан, его настоящее название, к какой он относится эпохе и так далее. Он выставлен на обозрение уже больше двадцати лет, и поток людей не уменьшается. Больше всего он нравится иностранцам, один бородач всё пытался сфотографировать его, но ему не позволил специальный охранник. После перевозки в город корабль бесчисленное количество раз подвергался специальной обработке. Сегодня от него уже не несёт гнилью, как когда его откопали, теперь это приятный запах.

Народ, больше изумлённый, чем обрадованный, застыв смотрел на Суй Бучжао. Тот тыкал в толпу пальцем:

— Старый корабль выставлен в провинциальном центре, посмотреть на него приходят даже иностранцы. А из родных мест никто так и не удосужился приехать. Уже двадцать с лишним лет охранники докладывают, что среди ночи раздаются приглушённые рыдания: это он о родине вспоминает. Чтобы за двадцать с лишним лет и никто не пришёл, куда это годится? Встал я перед кораблём на колени, отбил земной поклон. Уговорил охранников разрешить мне погладить его — за двадцать лет первый раз до него кто-то дотронулся. Едва мои пальцы коснулись его, он задрожал. Глажу, а он дрожит, я и разрыдался. «Не принимай близко к сердцу, — говорю, — народ в Валичжэне неверный и непочтительный, есть такое дело; к тому же за двадцать с лишним лет у них и свободного времени не было. Сначала новаторством и сталеварением занимались, потом был голод: не дойдёшь в такую даль; а как стало еды хватать, появились хунвейбины, на стенах вокруг города установили пулемёты…» Говорил я всё это плача, а за мной лили слёзы и те, кто пришёл посмотреть на старый корабль. Даже иностранцы плакали. Слёзы у них зелёные. «Дела прошлые пусть останутся в прошлом, — говорил я, — нынче валичжэньские вздохнули посвободнее, вернём тебя на родину. Дядюшки Чжэн Хэ уже нет, я, старый солдат, за тобой присмотрю, а помру — Чжичан меня заменит». Охранники заявили, что этого недостаточно. Я заплакал и ушёл.