Старый корабль - [119]

Помощник Юй со своей партнёршей выдавали всё новые па, и в конечном итоге остальные пары, расстроенные, начинали танцевать всё медленнее и возвращаться на свои места. Даже Цзяньсу, не видавший такого, был изумлён и уже не обращал внимания на Чжоу Яньянь. Оставшись на танцплощадке одни, они то сходились, то расходились, кружились то отдельно, то вместе. Нередко, согнув ногу и улыбнувшись друг другу, начинали ритмично двигать плечами. То вдруг поворачивались и уже танцевали спиной друг к другу, а повернувшись назад, успевали махнуть перед носом друг друга вытянутыми большими пальцами. И всё это точно в ритм музыке, просто неповторимо, в сопровождении восхищённых вздохов. Как раз в это время послышался необычный напев, мягкий и захватывающий, он звучал спокойно и уверенно, и было непонятно, мужчина это поёт или женщина. Перед оркестром никто не вышел, а мелодия звучала и звучала, приятная и трогательная, хотя слов было не разобрать. Цзяньсу стал усиленно искать того, кто поёт: наверняка спрятался где-то. Следил, главным образом за губами и наконец обнаружил, что поёт тот самый седовласый кларнетист: он положил инструмент на колени и пел с невозмутимым выражением на лице, скрестив руки на груди. Цзяньсу посмотрел на него ещё немного, и из груди вырвался восхищённый вздох.

Когда спустились из танцевального зала, была уже глубокая ночь. Гости Суй Цзяньсу один за другим разошлись, большая часть укатила на собственных машинах. На выходе из гостиницы он увидел, что рассказывавший про войну возвращается. Он сказал, что его машины не видно, и ему придётся подождать. Цзяньсу прошёл вместе с ним в холл.

В голове ещё звенела на все лады неотвязная музыка. Его собеседник вынул сигарету, постучал ею о стол, потом вспомнил про Цзяньсу и вынул ещё одну. Закурив, они некоторое время сидели молча.

— Сколько человек работает у вас в магазине? — взглянул он на Цзяньсу. Звук его голоса заставил Цзяньсу вспомнить про другое, и он, оставив вопрос без ответа, спросил:

— Когда отправили на фронт полк вашего племянника?

Человек задрал голову и выпустил дым:

— Вроде бы два года назад! Какое-то время они проходили обучение.

Цзяньсу подумал, что почти в то же время отправили на фронт и Даху. Он стал подозревать, что тот боец Даху и есть. И немного помрачнел, вспомнив, как ночью они пили вдвоём с дядюшкой, получив известие о его гибели. Набравшись духа, он решил поговорить с этим человеком о войне. Он чувствовал, что погибший и есть мальчик из семьи Суй и что нужно до конца выяснить, как он погиб. Его собеседник был ещё не совсем трезв, на лице играл румянец, и он, похоже, был не прочь рассказать о войне. По его словам, двадцать лет назад он тоже служил, только вот, к сожалению, войны не было.

— А вот моему племяннику и другим хлебнуть пришлось. От одной ноги у него осталась лишь половина, оторвало взрывом мины. Этих мин там без счёта, война закончится, так ещё лет пять разминировать придётся. Много бойцов подорвались. Противник на мины не натыкался, эти гады знали что где, все знали на ощупь. Племянник и его однополчане по вечерам прятались в укрытиях, но заснуть не удавалось. Если из ночной тьмы доносится шорох, значит, враг. От них тут же летела граната, и после взрыва шорох прекращался. Но на другой день на месте взрыва ничего не находили. Такое повторялось много раз, и взрывом убило лишь одного паренька лет семнадцати. Тощий бедолага, волосы длинные, подошвы ног твёрдые, как железо. Что собой представляли укрытия? Пещерки в склоне холма — в самую маленькую умещается не больше двух человек. Они сидели в них, скрючившись, днём и ночью, прижав к себе оружие. Боялись, что противник перережет снабжение, и тогда им конец. Рано или поздно это должно было случиться, это понимали все, понимал и мой племянник. Но приходилось сидеть в этих крохотных пещерках — бойцы называли их «лисьими норами». Вот и торчали там целых два месяца. С собой были консервы: пробиваешь в жестянке дыру, сначала высасываешь жидкое, потом выковыриваешь кусочек за кусочком содержимое вместе с жиром. Вот так понемногу всё и съели. И что теперь есть? Что пить? Объели подчистую нежную траву и листья вокруг «лисьих нор», сгрызли и стебли травы потолще, как грызут сахарный тростник. Когда протёрлись штаны на заднице, перевернули их задом наперёд, но они и там проносились — так и пришлось ходить. Обмундирование проносилось везде — на локтях, на рукавах, на плечах. Потом натиралась голая кожа, образовывались язвы, в пещерках пахло гниющей плотью, ничего не заживало. Так они и держались, дни тянулись долго. Мы на их месте нашли бы способ умереть.

Цзяньсу молча слушал, почти не дыша, и курил глубоко затягиваясь.

— Но они об этом не думали, они были намерены остаться в живых и защищать этот холм. От нагноившихся ран в пещерках стояло зловоние, было нечем дышать. Раны нужно было промывать чистой водой, но где её взять? У бойцов начинался жар, они бредили, и те, кто ещё мог двигаться, разжёвывали зелёные листья деревьев в кашицу и обмазывали им губы. Нередко при этом человек сжимал зубы и умирал. В этих обстоятельствах некоторые включали магнитофон и слушали песни, надеясь таким образом заглушить голод. Это не помогало, и тогда они выползали из пещерок в поисках съедобной зелени. Противник мог в любое время начать обстрел из орудий, снаряды падали дождём, некоторые «лисьи норы» накрывало, и бойцы оказывались похороненными заживо. Ты только подумай, они продержались целых два месяца! Когда на смену пришло подкрепление, почти у всех в чём только душа держалась. На лица было страшно смотреть, испугаешься. Волосы пожелтели, стали жёсткими, будто людей несколько лет держали под землёй, и выпадали, когда их расчёсывали. Обмундирование превратилось в лохмотья и висело на теле спутанной сеткой. Это ужасная война, не поверишь, что такое может быть, если не увидишь собственными глазами. Мой племянник там выжил. Если тогда не погиб, значит, проживёт до ста лет. Сейчас изучает медицину, учится спасать людей, которые не должны умереть. Тех, кому суждено умереть, уже не спасёт никто.