Моя мать Лариса Петровна – активная, постоянно занятая чем-то женщина, но добрая и отзывчивая, воспитала меня и брата в лучших патриархальных традициях, однако по-своему, где женщине отводилось равное место с мужчиной. С детских лет она видела во мне сначала знаменитого музыканта, затем – человека искусства. Однако я разочаровал ее, став программистом. Сказались гены: покойный отец, хотя и был военным, имел хобби – математику и шахматы. В его кругах ему не было равных. Слава о нем как о шахматисте, не знающего проигрыша, ходила по всему военному округу. Старший брат Олег проектировал и строил дома. Он был женат и жил в Варшаве. Мы с ним часто созванивались и при любом удобном случае встречались.
Девушки, любимые появлялись на какое-то время в моей жизни и исчезали из нее, оставляя теплые воспоминания или душевные раны. Однако я не терял надежды встретить ту единственную, которая поразит мое воображение, и встретил Марго.
Бурная любовная связь постепенно уступила логике развития отношений. Из всего вышесказанного становится ясно, что, руководя компанией и, работая над сложными проектами по восемнадцать, двадцать часов в сутки, я не мог удовлетворять потребности Марго в частых встречах, поездках к ней за границу и исполнении всех ее капризов. Конечно, она стала встречаться с другим. Им оказался какой-то счастливец из Германии. Мы расстались.
Итак, моя предполагаемая невеста встретила другого. Для меня было все кончено. Возможно, я действительно поверил бы в это, поддавшись хандре, не будь подобного со мной в двадцать один и в двадцать восемь лет. Но мне было тридцать два, и это осложняло дело. К тому же не ладились дела в фирме, и свинцовые тучи плыли по небу материального благополучия. Мы потеряли несколько главных заказчиков, а ответственный по связям с общественностью открыл свою компанию, переманив многих наших клиентов и сотрудников. Хроническая усталость и второй год без летнего отпуска так же накладывали свой отпечаток.
Марго покинула меня, – последняя женщина, на которую я возлагал надежды. Развороченная душа холостяка торчащими пружинами старого дивана смотрела на мир жалобно и тоскливо. Да. Я ощущал себя ненужным предметом мебели, на котором ни один раз свершались злобные оргии грязного мира, вливая в его плоть неосуществимые сны и желания. Теперь он был выброшен, раздавлен и никому не нужен. Впрочем, кроме моей домработницы Розы.
Каждое утро ровно в девять часов, Роза открывала дверь своим ключом и бесшумно варила кофе и делала завтрак. Дождавшись моего появления на кухне в «семейных» трусах, она говорила мне: «Доброе утро» и лишь после этого начинала греметь кастрюлями, швабрами и ведрами. Мой дом оживал.
В этот судьбоносный день я позвонил домработнице и, стараясь говорить как обычно бодрым, слегка шутливым тоном, предложил ей взять отпуск на три дня. Роза была удивлена, но приняла предложение. Облегченно вздохнув, я завалился на диван в гостиной. Мне хотелось, как волку выть, затаиться в своей норе и никого не видеть и не слышать. Хотелось умереть.
Время исчезло. Я был словно в вакууме. Лежа в своей квартире, я упорно разглядывал бронзовую люстру, исследуя каждый ее завиток, будто от тщательности этого занятия зависела моя жизнь. Затем – узор лепнины на потолке с усердием поэта, исследующего древнюю арабскую вязь. Наконец, взгляд переместился вниз и наткнулся на портрет «Девушка в голубом». Как он появился здесь снова? Ведь Марго убрала эту картину. Кажется, почему-то ей единственной портрет не понравился. Ах, да! Роза недавно нашла холст в кладовке и с моего разрешения снова повесила его. «Комната стала пустой без этой картины» – проворчала домработница, возвращая портрет на место. Водворив его на стену, она еще немного постояла перед картиной, вздохнула и, сказав что-то вроде: «Как Матерь Божья», – довольная вернулась в кухню. Роза всегда недолюбливала Марго за то, что та незаметно меняла привычный уклад моей жизни и детали интерьера. Теперь она могла быть спокойна – не скоро кто-нибудь из женского пола заставит трепетать мое сердце.
Взгляд скользил по великолепному, живописному полотну. Эта картина всегда чем-то притягивала меня. В ней было очарование романтического реализма и скрытый мистицизм, а это слегка пугает. При долгом рассматривании изображения, девушка, словно оживала. Казалось, она вот-вот заговорит, поведает какую-то тайну. Ее огромные глаза смотрели на меня завораживающе и проникали в душу. Кто она? Какой была ее судьба? Вспомнил бородатое лицо художника, с трудом отдающего свое детище мне в руки. Кажется, он сказал, что девушку звали э-ээ… Не все ли равно? Ледяная пустыня в моей душе пугала. Я впал в забытье. Сколько находился в этом состоянии, день, два или часы – не знаю.
Телефонный звонок вернул меня из небытия, но я не сделал попытки пошевелить даже бровью. Жужжание телефона раздражало. Пришлось встать и отключить аппарат. Теперь ничто не соединяло меня с миром. Я снова впал в забытье. Пустота медленно, но уверенно липкими щупальцами спрута вбирала в себя жертву. И этой жертвой был я. Сопротивление было бесполезно. Внезапно, как бы сверху, увидел бесформенное, опустошенное существо, съедаемое изнутри монстром. Неожиданно стало жаль распластанного внизу парня. Это было первое чувство, появившееся со времени депрессии. Я понял, что спасен и заставил себя сползти с дивана.
