Старый дом - [13]

Шрифт
Интервал

– А «Машина времени» Уэллса? – вступила Марина. – Там вроде бы все в порядке – путешествие в будущее?

– Смотри вторую половину ответа на предыдущий вопрос, с той только разницей, что американца надо поменять на англичанина. В общем, пока не будет кино самым массовым из искусств, а в нем чего-то подобного про будущее, для среднего человека сама идея останется непонятной… Или мы считаем, что тут живет Федоров с Циолковским?

В общем, решили, что Слава никуда до встречи с «соседом» из дома не выходит, а всем необходимым его будут снабжать дочь с «зятем».

Потом перешли к техническим вопросам.

Почти все они упирались в дату, в то, что непонятно было, какой год там, с той стороны. Деньги, костюм, сборники поэзии (Володя идею с «Царским селом» и подобными дорогими и тяжелыми изданиями так же отверг) – все упиралось в знание года.

Идея с газетой всем понравилась. «Зять» тут же сказал, что их в это время было легко купить на вокзале (ближайший Киевский, а до него километра три по незнакомому городу с большими шансами заинтересовать полицию), а Маринка вспомнила мальчишек на улицах, выкрикивающих разные новости. Ясно, как Божий день, что они продавали газеты.

В общем, решили так: Прохоров устраивает наблюдательный пункт у окна, ловит любые знаки, которые помогут определить, который год. Дочь занимается костюмом, чтобы он мог хоть как-то соответствовать и выйти купить газету.

А после, когда дата будет установлена, вступает в дело Володя. У него, оказывается, было достаточно материала, чтобы почти на каждый день десятых годов знать, какой поэт и писатель где находился, что делал и в какой компании.

– А ты почему такую роскошную хронологию не публикуешь? – изумленно спросил Слава.

Ему в голову не могло прийти, что кто-то поднял и так подробно проработал подобную массу материала.

– А кому она нужна, – беззаботно махнул рукой Володя, – кроме нескольких историков литературы, а они про мои данные и так знают и, если что-то ищут, просто пишут мне…

Кроме того, «зять» взял на себя еще распечатать нужные данные из «Всей Москвы» за узнанный год. Оказывается, у него они (толстые книги по девятьсот страниц!) почти все были отсканированы.

– Все я не нашел, но не думаю, что двенадцатый год так уж сильно отличался от тринадцатого, так что посмотрим за близкий к найденному году, и все…

Еще он поставил вопрос о деньгах. Да, боны за николаевское время не стоили в начале двадцать первого века почти ничего, и их было много. Но Володя справедливо заметил, что как только они начнут скупать их, цены могут резко взлететь, а сами боны исчезнуть из обращения. Нумизматы – народ ушлый, сразу почувствуют, что здесь что-то не так, и затаятся.

А сделать это незаметно – почти невозможно.

– Конечно, – сказал он, – легко представить себе, что в нумизматическую лавочку приходит человек и просит полную коллекцию бон за это время. Можно даже две: одну на подарок сыну, другую – ему же для обмена с приятелями. Но в Москве мест, где можно купить такой набор – пять, от силы десять. Можно еще запустить человека, который купит по две-три дорогие бумажки – «катеньки» там или «петры»…

– Что такое «петры»? – тут же спросила дочь.

– Пятисотрублевые банкноты, – объяснил Володя. – Но уже второй подобный визит в лавочку вызовет настороженность, а на третий ребята просто изымут все такие боны из продажи, пока не выяснят, что происходит.

– И что делать? – поинтересовалась опять Маринка.

– Ну, во-первых, – прикинул Слава, – можно проехаться по Подмосковью. Я в Сергиевом Посаде видел пачку таких бон и в Звенигороде тоже. А во-вторых… – он даже засмеялся, настолько ему понравилась идея, – можно объявить, что какой-то новый русский решил оклеить себе кабинет «петеньками» и «катеньками». Конечно, цены тоже поднимутся, но не сильно, потому что тут понятно зачем, зато скупить их можно будет все, какие есть в наличии на рынке…

– Годится… – резюмировал Володя и что-то напечатал в компьютере.

– Ты что там отмечаешь? – поинтересовался хозяин дома.

– Записываю вопросы, которые надо решить, а если решение находится – ставлю галочку…

Слава подошел и заглянул через плечо. Список был грамотный, и он даже загордился немного – ничего нового умный «зять» не придумал.

Конечно, он не стал рассказывать детям о своих размышлениях по поводу спасения человечества. Боялся показаться смешным, кроме того тут слишком много надо додумать и «зять», скорее всего, в этом деле ему не помощник. Вряд ли у Володи, в его хронологии литературной нашлось место для политических деятелей и он не сможет сказать, где был Милюков в тот или иной момент.

Придется искать самому…

Правда, «зять» поразил нашего героя, когда уже перед самым уходом сказал потягиваясь:

– А жаль, что нельзя найти какого-нибудь террориста из того времени, – он грустно усмехнулся, – и отправить сюда, чтобы он тут с нашими властями порядок навел. Их ведь в то время хлебом не корми, дай только убить какого-нибудь важного политика…

Значит, и об этом подумал. Так, правда, несколько своеобразно, нашему герою в голову не пришло такой поворот сюжета представить.

Слава закрыл дверь за гостями, сел на свое кресло у компа, пощелкал клавишами, посмотрел новости. Не то чтобы его очень интересовало, что произошло в стране, на это он уже давно перестал обращать внимание. Просто спать не хотелось, а работать – описывать библиотеку Гороха – в час ночи казалось какой-то дикой глупостью, чуть ли не святотатством.


Еще от автора Михаил Менделевич Климов
Другая дверь

Название «Другая дверь» дано этому сочинению потому, что книга является продолжением (которое можно читать и отдельно) романа «Старый дом», вышедшего в «Водолее» в 2014 году. В ней, как и в предыдущем романе, переплетены настоящее и прошедшее, любовь и ненависть, приключения и путешествия – во времени и пространстве…


Рекомендуем почитать
Время ангелов

В романе "Время ангелов" (1962) не существует расстояний и границ. Горные хребты водуазского края становятся ледяными крыльями ангелов, поддерживающих скуфью-небо. Плеск волн сливается с мерным шумом их мощных крыльев. Ангелы, бросающиеся в озеро Леман, руки вперед, рот открыт от испуга, видны в лучах заката. Листья кружатся на деревенской улице не от дуновения ветра, а вокруг палочки в ангельских руках. Благоухает трава, растущая между огромными валунами. Траектории полета ос и стрекоз сопоставимы с эллипсами и кругами движения далеких планет.


Похвала сладострастию

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.