Старый дом - [10]
А уж бандюков…
А их появление на арене было более чем реально. Слава был почти на сто процентов уверен, хотя никаких прямых доказательств не имел, что где-нибудь в доме напротив снята квартира и там сидит человек Гороха и бдит, чтобы наш герой не попятил чего-нибудь хозяйского…
Рекомендации – рекомендациями, старое знакомство – старым знакомством, но гаденыш отлично понимал, что некоторые экземпляры своей коллекции, если Прохоров их попятит, он уже не восстановит никогда, и ему дешевле было организовать круглосуточное наблюдение, чем потом ловить своего библиографа по всему свету.
А что будет, если Горох с его жаждой денег и власти, с его извращенным умом и умением придумывать всякие подлости, попадет в девятьсот тринадцатый, никакая Кумекая Сивилла не могла бы предположить и никакой великий Данте не смог бы нафантазировать.
Ясно было одно, что если дверь будет работать, то надо бежать из России подальше, но если туда, в прошлое, попадет Горох со своими возможностями, то эмигрировать придется не из России, а с планеты Земля.
Значит, допустить этого Слава не мог и нужно было, просто необходимо с «соседом» договариваться…
Только как это сделать?
Рассказать, что вот я просто сосед, предварительно вынеся из квартиры все, что выдает его, Прохорова, с головой?
Или наоборот, честно признаться, откуда он?
Провести его в свою комнату и показать телевизор и холодильник или достаточно телефона, как в случае с Милюковым?
Как сделать так, чтобы человек не закричал ни когда увидит дыру в стене, ни когда увидит Славу в рубашке с короткими рукавами и джинсах, ни когда увидит телефон с телевизором?
Что делать, если он все-таки закричит?
Если человек русский, то для достижения хоть какого-то взаимопонимания рано или поздно с ним придется выпить, а Слава вот уже лет двадцать не пьет, и какой эффект произведет на него водка после такого перерыва?
А если это татарин (почему-то в голове крутилась фраза неизвестно из какого романа или рассказа – «дворник-татарин») и он плохо говорит по-русски, как с ним вообще изъясняться?
Ручку входную опять подергали, потом послышались удаляющиеся шаги. Слава выдохнул воздух, опустил ногу и прислонился к стене. Эти тридцать секунд, которые прошли между первым явлением кого-то за дверью квартиры и его уходом, прибавили нашему герою десятка два седых волос и точно украли пару недель жизни.
9
Он все-таки собрался, взял себя в руки и сделал шаг домой, тут хоть лечь можно было, в себя прийти после таких треволнений.
А телефон тут же взорвался бешеным звонком.
– У тебя все в порядке? – осторожно спросила дочь.
– В порядке… – Слава прилег все-таки, телефону такое положение тела никак не мешало, а Марина видеть не могла. – А в чем дело?
– Концерт отменили, – она еще не до конца успокоилась, – мы решили погулять, а потом зайти к тебе, только ты уже больше часа не отвечаешь…
– Понятно, а сейчас вы где?
– Да рядом тут…
– Тогда давайте-ка сюда валите…
– Значит, все-таки что-то случилось…
– Да не в том смысле… Жду…
– Сейчас будем…
«Интересный вопрос, – подумал он, вставая и направляясь к умывальнику, – а не поставил ли мне Горох еще пару жучков сюда для прослушивания?»
Холодная вода приятно освежила щеки, лоб и главное – уши. Видно там, в ушах, были какие-то рецепторы или как их называют еще, которые всегда приводили в чувство, если их охладить.
«Не должен, – он покрутил головой, – пасти меня ему может казаться необходимым, но он прекрасно знает, что я живу бобылем, и с кем могу разговаривать, чтобы его интересовало? В крайнем случае, может заказать распечатку моей прослушки и прочесть все, что его интересует, потому что разговариваю-то я в основном по телефону, и Горох это знает…»
Он оглянулся, прикидывая, чем закрыть с этой стороны проем в стене.
Холодильником?
Не пойдет: и уже, и ниже, и не очень понятно, зачем я его сюда передвинул, если кто спросит.
Да и как его в одиночку ворочать, когда «сосед» вернется?
Дочь открыла дверь своим ключом, за спиной маячил Володя. Они оба уставились на дыру в стене.
– Это что?
– Проходите, гости дорогие… – сказал он, прикидывая, что вот именно так – сразу и всерьез и будут реагировать люди, когда увидят проем. – Присаживайтесь, сейчас все объясню…
Забавно было, что и Маринка и Володя сели так, чтобы дыра была сбоку, а не за спиной.
– Для начала хочу сказать, – он откашлялся, горло несколько перехватывало от волнения, – что я трезв, в здравом уме и твердой памяти. Поэтому, не надо сразу вызывать чумовозку…
– Пап, это ты что, так теперь шутишь? – дочь перевела глаза на него. – Не лучшим образом…
И опять посмотрела на проем.
– То, что ты услышишь дальше, – он покачал головой, – требовало такого предисловия… – Он с шумом выдохнул воздух. – Ладно, с Богом, помолившись: за этой дырой находится квартира, хотя там ее быть не может, но она расположена в начале двадцатого века…
– Построена в начале двадцатого века? – переспросила дочь с сомнением в голосе. – Или оборудована в начале двадцатого?
– Папа хочет сказать, – тихо проговорил будущий зять, – что здесь у нас двадцать первый век, а там – он показал рукой в сторону темного проема, – двадцатый, точнее его начало…
Название «Другая дверь» дано этому сочинению потому, что книга является продолжением (которое можно читать и отдельно) романа «Старый дом», вышедшего в «Водолее» в 2014 году. В ней, как и в предыдущем романе, переплетены настоящее и прошедшее, любовь и ненависть, приключения и путешествия – во времени и пространстве…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.