Старые мастера - [40]

Истощились ли этим все соки? Нет еще. Дата рождения Питера де Хоха сомнительна, но ее можно поместить между 1630 и 1635 годами. Хоббема — современник Рейсдаля; ван дер Хейден родился в 1637 году; наконец, Адриан ван де Вельде, самый последний из великих, родился в 1639 году. Когда взошел этот запоздалый побег, Рембрандту было тридцать лет, и, считая центральной датой время появления «Урока анатомии» –1632 год, можно установить, что двадцать три года спустя после официального признания Объединенных Провинций голландская школа, оставляя в стороне нескольких запоздавших художников, достигла своего первого расцвета.

Рассматривая исторические события этого периода, можно представить, каковы должны были быть устремления, характер и судьба будущей школы. Но, прежде чем ван Гойен и Вейнантс успели расчистить путь, прежде чем Терборх, Метсю, Остаде и в первую очередь Рембрандт обнаружили свои намерения, можно было с некоторым основанием спросить себя, что именно в данных исторических условиях, в такой стране, как Голландия, могли написать эти художники.

Революция, только что даровавшая голландскому народу свободу, богатство и предприимчивость, лишила его того, что повсюду составляет жизненную основу великих школ. Она изменила верования, подавила потребности, сузила привычки, оголила стены, упразднила изображения как античных, так и евангельских сцен, пресекла создание наиболее обширных произведений ума и кисти — церковных, декоративных и вообще каких бы то ни было больших картин. Никогда еще страна не ставила так настойчиво своих художников перед столь необычной альтернативой: быть оригинальными или не быть вовсе.

Проблема выглядела так. Есть нация бюргеров, практичная, мало склонная к мечтаниям, занятая делами, настроенная отнюдь не мистически, пропитанная антиитальянским духом, с нарушенными традициями, с религией без алтарных картин, с привычкой к бережливости. Для этого народа надо было найти искусство, которое понравилось бы ему, соответствовало ему, изображало его. Один писатель нашего времени, очень сведущий в этом вопросе, весьма остроумно заметил, что подобный народ мог иметь в виду только одну задачу, очень простую и очень смелую, единственную, которую в течение пятидесяти лет ему неизменно удавалось разрешить, — создать свой собственный портрет.

Этим все сказано. Голландская живопись, как это вскоре было замечено, была и могла быть лишь портретом Голландии, выражением ее внешнего облика, верным, точным, полным, похожим, без всяких прикрас. Портрет людей и местностей, бюргерских нравов, площадей, улиц, полей, моря и неба — такова должна была быть сведенная к ее простейшим элементам программа голландской школы. И такой именно она и была с первых дней ее существования вплоть до упадка.

Может показаться, что нет ничего более простого, как открытие этого будничного искусства. На самом же деле, с тех пор как стали заниматься живописью, нельзя представить себе ничего равного ему по шири и новизне.

Сразу все изменилось в манере понимать, видеть и передавать: точка зрения, художественный идеал, выбор натуры, стиль и метод. Итальянская живопись в лучших своих проявлениях и фламандская в своих самых благородных усилиях еще понятны нам, потому что ими еще наслаждаются; но это уже мертвые языки, и пользоваться ими больше никто не будет.

В свое время существовала привычка мыслить возвышенно, обобщенно, существовало искусство, заключавшееся в умелом отборе предметов, в их украшении, исправлении, жившее скорее в мире абсолютном, чем в относительном. Оно видело природу, как она есть, но любило показывать ее такой, какой она не бывает в действительности. Все в большей или меньшей степени согласовывалось с личностью человека, зависело от нее, ей подчинялось, в точности было ее подобием. И действительно, некоторые законы пропорций и некоторые свойства, как изящество, сила, благородство, красота, в совершенстве изученные в человеке и сведенные в целую систему предписаний, применялись не только к нему одному. В результате возникло нечто вроде универсального человечества или очеловеченной вселенной, где человеческое тело в его идеальных пропорциях служило прототипом. Все, что только может быть воплощено в человеческих формах, выражалось только ими: история, фантазия, верования, догмы, мифы, символы, эмблемы. Природа вокруг этого всепоглощающего героя ощущалась смутно; в лучшем случае она воспринималась как рама, которая должна стушеваться или исчезнуть, лишь только в ней займет место человек. Творчество, свелось к процессу исключения и синтеза. Ничто не отходило от определенной схемы, так как каждый предмет должен был заимствовать свою пластическую форму у одного и того же идеала. В силу этих законов исторического стиля требовалось, чтобы планы картин сокращались, горизонты суживались, деревья обобщались, чтобы небо было менее изменчивым, воздух был более прозрачным и ровным, а человек — более похожим на самого себя, чаще обнаженным, чем одетым, хорошо сложенным и красивым, чтобы оп мог с большим величием играть возложенную на него роль.