Кинул лекарь руду. Маленько полегчало. Хоть косно, а стал кое-что говорить. Дворецкого подозвал.
— Замажь, — говорит, — лицо на портрете княгини Варвары Михайловны. Сию же минуту замажь.
Замазали. Докладывают.
— Ладно, — молвил. — Не скажет теперь майору.
Думали — бредит, взглянули — духу нет…
Так розыску и не было.[19]
По свидетельству сына писателя, А. П. Мельникова в основу этой повести легли события, которые были еще свежи в памяти старших современников Мельникова-Печерского. "А Заборье в "Старых годах" с его шумной многолюдной ярмаркой, — вспоминал сын писателя, — разве это не с. Лысково на Волге с существовавшей близ него лет сто назад (до 1816 года) Макарьевской ярмаркой? А князь Заборовский, владелец Заборья, разве это не знаменитый владелец с. Лыскова, князь Грузинский, известный причудник и своевольник начала прошлого столетия, на земле которого находилась добрая половина великого русского торжища, где он распоряжался как полновластный хозяин? До сих пор уцелел старинный парк князей Грузинских, от которого так и веет "Старыми годами". А этот целый ряд легенд и преданий о самодурстве Григория Александровича кн. Грузинского, последнего владельца Лыскова из этой фамилии, да они целиком рисуют образ князя Заборовского из "Старых годов". Например, предание о том, как кн. Грузинский от самой своей усадьбы до волжского берега на расстоянии четырех верст приказал своим людям гнать плетьми исправника, осмелившегося явиться к нему с напоминанием об уплате казенных податей, или о том, как поссорившись из-за борзых собак с государственным канцлером, графом Румянцевым, приехавшим в Лысково для осмотра Макарьевской ярмарки в связи в вопросом о переводе ее к Нижнему, Грузинский запретил давать лошадей именитому гостю, и никто не смел ослушаться князя; графу Румянцеву пришлось каждый день платить рублей по пятидесяти за проезд четырех верст к берегу Волги на ярмарку тайком от Григория Александровича. Григорий Александрович, умерший в глубокой старости, под конец своей жизни страдал бессонницей и поэтому никогда ночью спать не ложился; его дворец всю ночь был освещен, как в самых парадных случаях, он ходил из комнаты в комнату и изредка присаживался в кресла подремать; вся дворня, вся комнатная прислуга была на ногах, а у пристани в с. Исадах на Волге стояло несколько троек. Всякий, кто высаживался на этой пристани, обязан был, оставивши свой дальнейший путь, ехать в усадьбу князя, где всегда был готов великолепный ужин. Разве все это не напоминает нам князя Заборовского из "Старых годов"?[20]
"Старые годы" — одно из самых популярных обличительных произведений второй половины 50-х годов XIX столетия. В этом смысле весьма характерно обращение, которое Мельников-Печерский напечатал в газете "Русский дневник": "В 1857 году помещены были мною в "Русском вестнике" повесть "Старые годы" и рассказ "Медвежий угол". Ни полного собрания моих сочинений, ни одного которого-либо отдельными книжками я до сего времени не печатал. Между тем в Москве, в Петербурге и в некоторых губернских городах появились в продаже "Старые годы" и "Медвежий угол" в виде вырезанных из "Русского вестника" листов, брошюрованных в особой обертке. По достоверным сведениям, число таких брошюр находится в продаже до 400; они продаются по 1 рублю серебром каждая.
Я не давал никому права на подобную продажу и потому покорнейше прошу гг. книгопродавцев и покупателей смотреть на эти брошюры, как на пущенные в продажу не только без согласия, но даже и без ведома их автора…
Со стороны редакции "Русского вестника" в этом деле, как я совершенно убедился, нет контрафакции. Противу поступка г. Свешникова нет положительного закона.
Но, обращаясь к суду общественного мнения, выражаю следующее: нарушает или не нарушает права литературной собственности этот поступок?
За сим объявляю, что хоть и обещал редакции "Русского вестника" поместить в этом журнале роман мой "Свадьба уходом" и другие статьи, но после продажи г. Свешниковым моих сочинений не считаю себя обязанным исполнить мое обещание: названный роман и другие статьи, назначенные для "Русского вестника", будут напечатаны, думаю, в «Современнике», частью в "Русском дневнике"[21]
