Старые друзья - [96]

Есть у Малюгина самая любимая, заветная тема, с которой накрепко связано все его творчество. Тема эта — Антон Павлович Чехов. Вот случай, когда критик, исследователь породнился с художником. Любовь к Чехову возникла у Малюгина давно. Еще в молодые годы в Ленинграде он работал над книгой о Чехове. Затем — умные, тонкие статьи, вошедшие в сборник «Театр начинается с литературы» и объединенные общим заголовком «Уроки Чехова». Автор анализирует в них «Иванова», «Чайку», «Трех сестер». Можно наверняка сказать, что эти статьи займут видное место в литературе о Чехове. Их особое обаяние, однако, в том, что здесь виден живой Чехов — объективное исследование неотрывно от личного, лирического отношения автора к любимому писателю.

Это — в науке, в критике. Но Чехов стал героем и Малюгина-драматурга: после «Старых друзей» ни одна его пьеса не получи та такого единодушного признания, как «Насмешливое мое счастье». По сценарию Малюгина «Сюжет для небольшого рассказа», в котором воссоздана драматическая история первой постановки «Чайки», режиссер С. Юткевич поставил известный фильм.

Но до радостного успеха «Насмешливого моего счастья», до того, как Малюгин открыл для себя в драматургии новую тропу, которую хочется назвать документально-поэтической, прошло много лет. Были успехи и в театре и в кино, но «Старые друзья» по-прежнему оставались лучшей пьесой. Были и неудачи. Пришлось Малюгину пережить и самое тяжелое — наветы, клевету, грубую попытку вышибить его из литературы. Хорошо сказал об этом трудном периоде жизни Малюгина А. Крон: «На клевету он отвечал по-чеховски: молчаливым презрением». И продолжал работать. Именно тогда зародилась мысль написать книгу о Чехове, а вскоре появились и первые эскизы «Насмешливого моего счастья».

На нашей памяти уныло-назидательные биографические фильмы и спектакли, где великие люди прошлого не были ни великими, ни людьми, поскольку превращались в мертвые, антиисторические схемы. Очередь до Чехова тогда, к счастью, не дошла — его нет среди экранизированных писателей, художников, композиторов, всезнающих и по-игрушечному творящих на наших глазах свои произведения.

«Насмешливое мое счастье» — совсем особая пьеса, природу которой чутко уловил Театр имени Вахтангова. Драматургу пришла счастливая мысль: построить всю сценическую повесть на письмах, не прибавляя ни одного чужого слова. Это очень трудно, но, как оказалось, возможно. Из громадной переписки Чехова писатель выбрал лишь немногое — письма к брату Александру, к сестре, к жене, к Л. С. Мизиновой, к М. Горькому и их письма Антону Павловичу. Нас нисколько не смущает, что в действительности корреспонденты были разделены большими расстояниями, — мы совершенно поверили в условную природу пьесы, в истинность писем-диалогов. А порой слова Чехова звучат как мысли вслух, внутренние монологи и обретают силу драматического действия. Во всем этом большая заслуга режиссера А. Ремизовой, нашедшей верный ключ к трудной пьесе Малюгина. И недаром, конечно, она и ныне значится на афише вахтанговского театра.

В пьесе царит дух Чехова: правда строгой мысли, скромность, боль, человеческая красота, интеллигентность. Артист Ю. Яковлев не спешит доказать, что Чехов — великий писатель, не демонстрирует высокие нравственные свойства. Быть всегда самим собой — вот чеховское правило, которому верны автор и актер.

В «Насмешливом моем счастье» нет сюжета в обычном понимании этого слова. Впрочем, это тоже по-чеховски. Действие слагается из отношений Чехова с разными людьми, а главное — определяется внутренней драматической темой: мы пронзительно ощущаем одиночество писателя, который всю жизнь стремился к людям, одиночество человека, щедро наделенного чувством общности с людьми, жизнелюбием, юмором. Одиночество Чехова — это драма великого гуманиста, в которой мы особенно ярко чувствуем его гражданский и художественный подвиг. В пьесе речь идет главным образом о том, что называют личной жизнью. С целомудренным вниманием вглядывается драматург в отношения Чехова и Мизиновой, роль которой с поразительным проникновением в суть характера играет Ю. Борисова. Вот где сказалось очарование «второго плана» и той чеховской недосказанности, что в искусстве сильнее открытой формулы. Ощущение чего-то светлого, но несбывшегося, прошедшего стороной в чеховской жизни, возникает, когда слушаешь письма-диалоги Чехова и Мизиновой «Я не совсем здоров. У меня почти непрерывный кашель. Очевидно, и здоровье я прозевал так же, как Вас…»

Так — тоже по-чеховски скромно — входит в пьесу грустная, а потом трагическая тема неизлечимой болезни писателя. И если больной Чехов — в своем ялтинском заточении, в разлуке с друзьями — живет тревогой за жизнь людей, стремится сделать эту жизнь лучше, то разве это не самое главное в судьбе и натуре писателя?

Письма Чехова в пьесе не материал для реплик, не основа диалога, а воздух спектакля, его содержание и литературная плоть. Чехов предстает в пьесе Малюгина подлинно живым. Казалось бы, странно: на сцену вышли исторические лица, в разговорах, которые они ведут между собой, нет никакого вымысла, а между тем это не только документальная, объективная драма, но и очень лирическая история. Словно бы на сцене присутствует сам автор и мы в пьесе чувствуем его близость к Чехову. Конечно, о сопоставимости талантов нет и речи, я не хочу сказать, что Малюгин в жизни был похож на Чехова, и все-таки что-то чеховское было в этом одаренном писателе и человеке.