Старые друзья - [87]

Шрифт
Интервал

Н и н а (не слушая). Или геологоразведчиком! Пройти пешком через всю страну и находить всякие ценные породы. И к концу жизни дойти до самого края земли! (Пауза.) А вообще-то я — только ты никому не проболтайся — хочу стать астрономом.

П е т я (удивленно). Ну?

Н и н а. А что? Думаешь, не получится из меня астроном?

П е т я. Почему не получится? Только, по-моему, это работа для наблюдателей. Сиди у трубы, наблюдай перемещение светил и записывай. Вроде сторожа!

Н и н а (задумчиво). Сторожи вселенную! Нет, это работа благородная. Я часто думаю о марсианах.

П е т я. О ком?

Н и н а. О марсианах. Тяжело им живется — на Марсе ведь очень мало воды.

П е т я. Марсиан нет. Ты читала про Тунгусский метеорит? Это был метеорит, а не снаряд с Марса. Ученые все опровергли.

Н и н а. Очень обидно, что опровергли. Но ведь наука еще не все знает. (Пауза.) Трудно марсианам и одиноко, надо бы им помочь. А ты бы полетел на Марс?

П е т я. Пусть они сами летят!

Н и н а. Чудак! А может, им лететь-то не на чем. Нет надо нам, людям, лететь. Ты бы, значит, не полетел? Эх, ты…

П е т я. Надо подумать.

Н и н а. Чего тут раздумывать, если это нужно для науки. Конечно, страшновато, но я бы полетела.

П е т я. Ты, я вижу, мечтаешь много. Надо как-то определяться в жизни, за всем не угонишься! Вообще на свете много интересных вещей, но по мне — лучше садов и лесов ничего нет. Меня в прошлом году хотели на слет юных садоводов в Мичуринск послать. А послали Витьку Гречухина. А у него яблони хуже моих. Но он кроме своего еще школьным садом занимается.

Н и н а. А ты, конечно, школьным садом не интересовался?

П е т я. А чего мне им интересоваться? Я не в нашей деревне, а в Петушках учился. У нас ведь только начальная.

Н и н а. А Петушки — это в Турции, что ли? Правильно тебя на слет не послали. Это все пережитки в сознании!

П е т я. Нет у меня пережитков!


Входит  Д е м е н т ь е в а.


Н и н а. Есть.

Д е м е н т ь е в а. О чем спорите?

П е т я. О яблонях!

Н и н а. О пережитках!


Входит  Г а л я.


Г а л я. Нина! Пойдем в детсад!

Н и н а. Что случилось?

Г а л я. Ребята спать не хотят — сказку требуют.

Н и н а (строго). Опять капризы! (Вспоминает.) Зонтик забыли! (Уходит.)

Д е м е н т ь е в а (Гале). Ну, как, хозяйка, управляешься?

Г а л я. И детсад и дом — прямо хоть разорвись.

Д е м е н т ь е в а. Разорвись надвое, скажут: что не натрое? От домашней работы нас никто не освободит — такая уж наша долюшка женская.


Входит  М о р о з о в  в новом костюме.


М о р о з о в. Ну, рассказывай, рассказывай…

Д е м е н т ь е в а. Ну, что там рассказывать… Председателем-то выбрали меня!


Петя уходит.


М о р о з о в. Д-да… А Глеб?

Д е м е н т ь е в а. Нескладно как-то получилось. Он меня перед собранием приглашал, да и с тобой повидаться хотелось. А сейчас вроде и ни к чему. Какой уж тут пир.

М о р о з о в. Обиделся?

Д е м е н т ь е в а. Виду не подает, но, конечно, обиделся! Я думала, его выберут, — у него же опыт больше. Покритиковали его, но так, как будто все к этому шло. Но тут вышел Воронько.

М о р о з о в. А он тут при чем?

Д е м е н т ь е в а. Угораздило его попасть в Карамышево в этот самый момент. И начал он возить Орешкина за колхозный сад и за лесопосадки. Остроумно выступал, народ смеялся. Тут и другие подбавили жару. Ну и не собрал Орешкин голоса.

М о р о з о в. Ну что ж, поздравляю тебя! А ты вроде и не рада, что тебя выбрали.

Д е м е н т ь е в а. Почему не рада?! Рада! Горжусь доверием! Думаешь, это легко — колхозом руководить?! А как начинали? Помню, пришли мы из партизанского отряда в свою деревню, сели на околице и заплакали — из жилья у нас одни скворечни остались!.. А председателем колхоза до войны был мой муж, мы с ним хорошо жили, на нас люди радовались! Опытный был руководитель! Командовал нашим партизанским отрядом. И погиб за освобождение родной деревни! Похоронили его с почестями, и пришлось мне становиться на его место. И все надо было начинать на голом месте, хуже, чем на голом месте, на минированном поле. А людей мало — ушли воевать дальше, а иные уже и не вернутся. Остались женщины, старики и ребята. Трудно было, Сергей, ох как трудно! Но что там тяжелое вспоминать, — выдюжили! Колхозы у нас, правда, не выдающиеся, в центральной печати о нас не писали, на кинохронику не снимали, Героев Социалистического Труда у нас нет…

М о р о з о в. Но будут?!

Д е м е н т ь е в а. Надеюсь! Вообще мы сейчас круто в гору пойдем! Обиделся — а чего обижаться?! Ты не поверишь, я даже радовалась, что не буду председателем. У бригадира куда меньше ответственности! По мне, всякий труд хорош, а все же лучше нашей работы в сельском хозяйстве нет. (Пауза.) Зимой нам читали лекцию о Томмазо Кампанелле. Он когда, еще триста лет назад, мечтал о коммунизме и говорил: «Земледелие окружено у них высшим почетом». И вот в городе Джамбуле поставлен памятник Чаганаку Версиеву. И чем, ты думаешь, он знаменит? Лишь тем, что вырастил невиданный урожай проса! Сколько веков люди землю пашут и хлеб сеют, и все этот хлеб едят, и никто не додумался памятник сеятелю поставить. Я тебе что-то все подряд говорю, все, что думала, длинно получается… А вообще это, пожалуй, к делу, чтобы ты почаще в школе рассказывал. Ведь городская молодежь неохотно идет в сельское хозяйство. Растолкуй ты им — труд на природе, что может быть интереснее?!