Старые друзья - [46]
Г о л и ц ы н. На каком факультете обучаетесь?
Л и с и ц ы н. На историко-филологическом.
Г о л и ц ы н. Решили посвятить свою жизнь литературе?
Л и с и ц ы н. Истории. Истории России.
Г о л и ц ы н. Зачем же вы отвлекаетесь от этой благородной цели?
Л и с и ц ы н. Разве я отвлекаюсь?
Г о л и ц ы н. Я имею в виду события в Бездне.
Л и с и ц ы н. Как знать, может, они тоже войдут в историю России?
Г о л и ц ы н. Так. Вы были на панихиде?
Л и с и ц ы н. Был.
Г о л и ц ы н. Среди убитых были ваши родственники?
Л и с и ц ы н. По христианской религии все люди братья.
Г о л и ц ы н. Вы слышали, что профессор Щапов закончил речь требованием демократической конституции?
Л и с и ц ы н (подумав). Нет, не слышал.
Г о л и ц ы н. Он это говорил. Это нам точно известно.
Л и с и ц ы н. Я же не утверждаю, что он не говорил. Но я не слышал. Я стоял позади всех.
Г о л и ц ы н. Сколько студентов было на панихиде?
Л и с и ц ы н. Трудно сказать!
Г о л и ц ы н. Но вы стояли позади всех. (Пауза.) Профессор Щапов читает у вас курс «Истории русского народа»?
Л и с и ц ы н. Да.
Г о л и ц ы н. А университетский курс должен называться «История империи Государства Российского». Это ведь не одно и то же.
Л и с и ц ы н. Вы правы. «История русского народа» будет точнее.
Г о л и ц ы н. Понятно. Как вы относитесь к Чернышевскому? Вас не удивляет этот вопрос?
Л и с и ц ы н. Нет. Отношусь так, как можно относиться к любимому учителю.
Г о л и ц ы н. Вы считаете Чернышевского своим учителем?
Л и с и ц ы н. Он был моим учителем в Саратовской гимназии, преподавал нам русскую словесность.
Г о л и ц ы н. Значит, сейчас вы уже не считаете его своим учителем?
Л и с и ц ы н. Конечно, считаю. Это уже на всю жизнь!
Г о л и ц ы н. Вы с ним не переписываетесь случайно?
Л и с и ц ы н. Нет. Я хотел ему писать, но… это сложно объяснить.
Г о л и ц ы н. Попробуйте. Я постараюсь понять.
Л и с и ц ы н. Жалко тратить его время на переписку со мной. Такой человек должен писать не для одного, а для тысяч.
Г о л и ц ы н. Понятно. «Современник» читаете?
Л и с и ц ы н. Читаю.
Г о л и ц ы н. А подпольную литературу не приходилось читать?
Л и с и ц ы н. Какая тут подпольная литература? Казань!
Г о л и ц ы н. Вот здесь, в Казани, обнаружено такое сочинение. (Показывает прокламацию.) Оно вам не знакомо?
Л и с и ц ы н. У нас в Казани — прокламация? (Читает.)
Г о л и ц ы н. Вас, видимо, обижает то, что не вы прочитали ее первым? (Ходит по комнате.) Хватит притворяться! Вы же знаете эту прокламацию.
Л и с и ц ы н. Я вижу ее впервые.
Г о л и ц ы н. Мне нравится ваша манера отвечать. В молодости я тоже был дерзок. Будьте откровенны, и я обещаю смягчить вашу участь.
Л и с и ц ы н. Даю вам слово, я вижу эту прокламацию впервые. Но я с ней целиком согласен.
Г о л и ц ы н. Какая наглость!
Л и с и ц ы н. У нас с вами официальный разговор. Я протестую против того, что вы называете чистосердечный ответ наглостью. Если вы будете разговаривать в таком духе, я вообще перестану отвечать.
Г о л и ц ы н. Значит, вы разделяете эти убеждения?
Л и с и ц ы н. Конечно!
Г о л и ц ы н. А вы понимаете, что вам грозит за ваши преступные убеждения?
Л и с и ц ы н. А разве можно судить за убеждения? Судят не за мысли, а за поступки.
Г о л и ц ы н. И это у вас твердые убеждения?
Л и с и ц ы н. Они могут измениться. Это будет зависеть уже не от меня, а от правительства, если оно сумеет отказаться от своей губительной политики.
Г о л и ц ы н. Я доложу правительству. Надеюсь, оно пойдет вам навстречу. У меня к вам еще один вопрос — вы один такой размышляющий, или у вас есть единомышленники?
Л и с и ц ы н. Конечно, есть единомышленники.
Г о л и ц ы н (кричит). Кто они? Фамилии!
Л и с и ц ы н (спокойно). Ответить на этот вопрос было бы несогласием с моей совестью!
Голицын звонит в колокольчик. Входит о ф и ц е р.
Г о л и ц ы н. Увести!
Лисицына уводят. Входит К о р я г и н.
К о р я г и н. Этого тоже в Сибирь?
Г о л и ц ы н. Нет, этого я возьму в Петербург. А вы что сияете?
К о р я г и н. Получил телеграмму от государя! (Читает торжественно.) «Христос воскрес! Благодарю за дельные распоряжения. Александр».
1862 год. Петербург.
Кабинет Н. Г. Чернышевского. Ч е р н ы ш е в с к и й разбирает бумаги. Входит Г л а ш а.
Г л а ш а. Типографщик.
Входит С т р у г о в.
С т р у г о в. Здравствуйте, Николай Гаврилович!
Ч е р н ы ш е в с к и й. Готова корректура?
С т р у г о в. Готова.
Ч е р н ы ш е в с к и й. Глаша! Вы можете идти.
Глаша уходит.
С т р у г о в. Зашел в редакцию — тихо, как на кладбище. Надолго закрыли наш «Современник»?
Ч е р н ы ш е в с к и й. Кто знает? (Подходит к двери, приоткрывает, потом подходит к Стругову и спрашивает тихо.) Готово?
С т р у г о в (кивает). Почерк у вас — не приведи господь. Попотели, но разобрали — все аккуратно сделали!
Чернышевский открывает секретер, делает знак Стругову, а сам встает на страже у двери. Стругов быстро перекладывает пачки в секретер, запирает и отдает ключи Чернышевскому.
Вы скоро уезжаете?
Ч е р н ы ш е в с к и й. Сдам квартиру и уеду! Ольга Сократовна каждый день пишет — скучает!
С т р у г о в. Беспокоится! Уезжайте поскорее! От Михаила Илларионовича никаких вестей нет?