Старые друзья - [36]

К н и п п е р. Какая я тебе жена, если приходится жить врозь. Я очень легкомысленно поступила по отношению к тебе. Раз я на сцене, я должна остаться одинокой и не мучить никого. Не проклинай меня!

Ч е х о в. Не говори глупостей. Мы с тобой очень порядочные супруги, если не мешаем заниматься друг другу делом. Я уже составил планы, как нам с тобой проводить будущее лето. Хочется в Швейцарию, где я еще ни разу не был, на озеро Комо. Поедем?

К н и п п е р. Как я завидую твоему сдержанному характеру. Ты — человек сильный, а я ничтожный, совершенно слабый. Ты живешь своей особенной жизнью и не придаешь значения явлениям каждодневной жизни.

Ч е х о в. От природы у меня характер резкий, я вспыльчив, но привык сдерживать себя. Скоро приеду! Подыскивай мне портного, очень хорошего, подыскивай легкий мех. У меня отродясь не было сносной, мало-мальски приличной шубы!

К н и п п е р. Наш режиссер Санин женится на Лике, уже принимает поздравления.

Пауза.

Ч е х о в. Лику я знаю давно. Она хорошая девушка, умная и порядочная. Ей с Саниным будет нехорошо, она не любит его. Ну, да все это от судьбы!

Книппер уходит.

Любовь — это остаток чего-то вырождающегося, бывшего когда-то громадным, или часть того, что в будущем разовьется в нечто громадное.

Появляется  К н и п п е р.

К н и п п е р. Вчера сыграли пьесу Горького. Театр был полон полиции — и мундирной, и переодетой. На спектаклях у нас происходит черт знает что — зала наэлектризована. На улицах — городовые и жандармы. Побоище было здоровое. Говорят, государь не утвердил Горького академиком.

Книппер уходит. Появляется  Г о р ь к и й.

Г о р ь к и й. Горячая была схватка! Я вовеки не забуду этой битвы. Женщин хватали за волосы и хлестали нагайками. Но хотя и рыло в крови, а еще не известно, чья взяла. А студентики милые, славные люди. Бесстрашно идут, дабы победить или погибнуть! Дай вам боже здоровья, охоты работать, счастья, ибо никогда не поздно быть счастливым. Я подал прошение министру внутренних дел — разрешить мне поездку в Ялту.

Ч е х о в. Полагаю, что в России ежегодно, потом ежемесячно, потом еженедельно будут драться на улицах, пока не додерутся. Если бы вас пустили сюда, это было бы прекрасно. В Ялте зимой мало людей, никто не надоедает, не мешает работать. К тому же Лев Николаевич скучает без людей, мы бы навещали его. Сюжетов скопилось тьма-тьмущая. Но чувствую, что теперь надо писать как-то иначе, для кого-то другого, строгого и честного.

Г о р ь к и й. Мне разрешили жить в Крыму… кроме Ялты. Я в Арзамасе, дорогой друг. Жители говорят обо мне: «Не было печали, черти накачали! Пойдут и у нас теперь прокламации с революциями». Под окнами моими гуляет полицейский, внимательно всматривается, как я делаю революцию. Никто ко мне не ходит, опасаясь пятна неблагонадежности, а я этому рад. Живу себе да дрова колю, для гимнастики. Буду много писать. Приезжайте сюда! Возьмем мы с вами лодку, я буду книжки читать, а вы — дожидаться, пока окунь клюнет. И заберите тетю Ольгу с собой, она бы роли свои готовила и здоровье нагуливала. Зажили бы мы расчудесно! А ведь занятно жить на земле, ей-богу! Я ожидаю некоторых неожиданностей; ежели оные произойдут, жена своевременно известит вас об этом.

Горький уходит.

Ч е х о в. Будет время, когда произведения Горького забудут, но сам он едва ли будет забыт даже через тысячу лет. (Пишет письмо.) «Милостивый государь Александр Николаевич! В декабре прошлого года я получил извещение об избрании Алексея Максимовича Пешкова в почетные академики. Пешков тогда находился в Крыму, я первый принес ему известие об избрании и первый поздравил его. Затем в газетах было напечатано, что ввиду привлечения Пешкова к дознанию выборы признаются недействительными… Извещение исходит от Академии наук, а так как я состою почетным академиком, то это извещение исходило и от меня. Я поздравлял сердечно, и я же признал выборы недействительными — такое противоречие не укладывается в моем сознании, примирить с ним свою совесть я не мог. После долгого размышления я пришел к решению, крайне для меня тяжелому и прискорбному, а именно — почтительнейше просить Вас ходатайствовать о сложении с меня звания почетного академика. Антон Чехов».

Появляется  А л е к с а н д р  П а в л о в и ч.

А л е к с а н д р  П а в л о в и ч. Не сердись, брате, что я подолгу тебе не пишу. Происходит это потому, что я вообще много пишу ради manger и boir. Поживаю я тускло. Зарабатываю мало. В «Новом времени» меня не печатают, потому что ненавидят Антона Чехова. Живу я писанием глупого исторического романа в «Полицейских ведомостях». Мечтаю дать всем Сувориным вселенскую смазь. «Новое время» было ямой, стало отхожим местом. Лелею мечту: уйти на солнышко и обсушиться. Хотелось бы купить где-нибудь в глуши десятины полторы у речки з раками, построить из кизяка хатыну и замуроваться. Не знаешь ли ты такого глухого уголка? Можно и под Таганрогом. Все, Антоша, надо понимать! Даже и то, что мухи воздух очищают.

Ч е х о в. Многоуважаемый Артаксеркс Павлович! Тебе уезжать далеко от столицы никак нельзя: до самой своей праведной кончины ты будешь работать в поте лица и зарабатывать кусок хлеба. Я все похварываю, начинаю уже стариться и не вижу многого такого, что, как литератор, должен бы видеть. Вижу только, к счастью, что жизнь и люди становятся все лучше и лучше, умнее и честнее. Пиши письма по возможности почтительные. Первородством не гордись, ибо главное не первородство, а ум.