Старший камеры № 75 - [43]

Он пролистал несколько страниц, что-то опять вычитал и опять обратился ко мне:

— Вот, пожалуйста, суицидальная попытка. Рассказывайте, какие слышите голоса?

Я лихорадочно думал, что предпринять. Точно так же, как, по мнению психиатра, невозможно предугадать поведение пациента, точно так же невозможно случайно попавшему к психиатру здоровому человеку предугадать решение психиатра при том или ином ответе пациента.

— Доктор, я совершенно здоров! Он меня не слушал.

— Эту карточку предоставил нам ваш следователь. Она настаивает на психиатрической экспертизе.

— Доктор! Никаких голосов я не слышу… Этот диагноз…

Открылась дверь. В приемную вошел офицер со знаками отличия майора. Он сел рядом с лейтенантом и линзами затемненных очков уставился на меня.

Я продолжал утверждать, что не болен, голосов не слышу.

Майор бесцеремонно меня прервал:

— Так, где вы проходили лечение?

Я назвал известный западный город на территории Украины.

— О-о-о-о-о, так вы там учились?.. Какой чудесный город!.. Какой роскошный университет! Зачем вы оттуда уехали?

Очень быстро его ностальгическое настроение, навеянное воспоминаниями, исчезло.

— Тебя там, милый мой, не вылечили! Зачем запираться, совершенно ясно, что не вылечили, — еще через минуту он понес ахинею, которая, по убеждению некоторых психиатров, способствует уточнению диагноза.

— Вот вы говорите, что психически здоровы, голосов не слышите… Может, вы и правду говорите. Сам я — бывший психиатр, правда, меня с работы сняли. По вашим глазам вижу — вы обманываете.

Да ничего тут такого нет!.. Вот я недавно был в Баку у своего друга-психиатра… Мы поговорили и поняли, что оба больные. Сначала он дал мне вторую группу инвалидности, затем я ему.

— Оригинальный каламбур, доктор.

Этих слов он не ожидал.

— Вот видите, он и юмор понимает. Но все же лечить мы вас будем… Валентина Михайловна, провести курс галаперидола.

Глава 6

В тускло освещенном подземелье камер много. Я насчитал их по обеим сторонам около тридцати. В конце коридора прапорщик остановился и открыл дверь камеры, где мне предстояло пройти «лечение».

То, что я увидел в этой камере, повергло меня в недоумение и глубокое уныние. Я не мог даже предположить, что так называемое больничное отделение, пусть даже в тюрьме, может быть столь грязным, тесным и зловонным.

Под серым потолком, излучая тусклый свет, висит лампочка слабой мощности. Кран, из которого предстоит пить воду, висит прямо на унитазом. Тот же кран играет роль умывальника. Прежде чем напиться воды или умыться, придется почти что уткнуться лицом в унитаз. Мыло лежит на бетонированном выступе, в который вмонтирован унитаз.

Камера напоминает мусорную яму. На цементе — клочки бумаги, сгустки пищи, грязные лужицы.

На двухъярусных нарах лежат три человека. Я занял верхнюю свободную нару и решил поближе узнать, что же за люди меня окружают.

На нижней наре, слева, в нижнем белье лежит обрюзгший человек.

— Давно в этой хате, земляк? — спросил я.

— Третий месяц, — ответил он шепотом, открывая один глаз.

— Какая статья?

Он назвал «бомжовскую статью».

— Ну и чем тебя лечат? Уколы делают или дают «колеса»?

— «Колеса»… По два раза в день — утром и вечером.

— А какие? — поинтересовался я.

— Не знаю, — ответил он и закрыл глаза.

В это время человек, на койке которого я сидел, закопошился, начал стаскивать одеяло. Я увидел бледное, потное лицо совсем молодого парня. Глаза у него были закрыты. Словно тяжело больной, медленно-медленно он спустил с нары ноги. Я присмотрелся и увидел, что его тело бьет озноб. Руки сведены судорогой. Заикаясь, он обратился ко мне.

— Зем-ик-ик-ляк… за-за-крути покурить… Я не могу!

Мне стало страшно. Я вспомнил… Я прекрасно понял, что с ним происходило. Это были прямые последствия применяемых препаратов: сульфазина, аминазина, галаперидола.

— Парнишка, тебя закололи? Как тебя зовут?

— Ко-о-о-о-ля, — заикаясь, выдавил он.

— И давно колют… чем?

— Теперь только а-а-миназином… раньше сульфазином и галаперидолом.

— А за что, Колек?.. Может, ты болеешь?.. Я вставил ему в зубы самокрутку.

— Не-е-е-е лечился. Чтоб не шумел.

Знакомая история. В нашем «самом гуманном» обществе недостаточно всевозможных изоляторов и карцеров. Людей физически развинчивают, заставляют страдать многие месяцы в психиатрических застенках.

Коля меня не удивил. Целых полгода я находился в подобном ему состоянии.

Принесли пищу. Теплая пища ничем не отличалась от той, которую разносят в тюремных корпусах, которую так расхваливают администрация и определенные слои заключенных.

С верхней нары спустился третий. Наголо остриженный, двухметрового роста верзила, он выглядел враждебно и мрачно. Я обратился к нему со стандартными в этих стенах вопросами.

— Давно тут, земляк? С зоны пришел или с воли? Он мрачно на меня уставился, но ответил относительно вежливо:

— Пятерка сроку… Привезли с зоны.

— Если привезли в «Кресты», значит, раскрутка? Он утвердительно кивнул и неожиданно изрек:

— Ты, земляк, лучше со мной не разговаривай… Я людям приношу несчастье… Тебе тоже принесу…

Как говорится в этих стенах, он меня «в момент срубил с хвоста».

Трудно определить, что это было. С моей точки зрения, человека, повидавшего множество людей, томящихся в психиатрической системе, это был или надлом, порожденный длительной депрессией, или попытка симуляции доведенного до отчаяния человека.