Старший брат царя. Книга 2 - [72]

— Правда, дедушка, правда. И я тебя узнала. Сказки ты нам свои сказывал и песни пел.

— О Господи! — запричитал старик. — Встреча-то какая! Белица ты еще? Вот оно как оборачивается-то...

Таисия не поняла, почему он пожалел ее, да и времени не было, нужно кашу подавать на столы да квас разносить.

Слепцы ели степенно, не торопясь. После обеда знакомый старичок предложил:

— Сестрички, дозвольте спеть вам за хороший обед?

— Рады тебя послушать, дедушка.

Белицы пододвинули скамейку, уселись вокруг. Гусляр некоторое время перебирал струны:

— Нет худа без добра, девоньки, а добра без худа. Каждый человек что-нибудь да значит, девоньки. О малом человеке что скажешь? А о большом слава впереди него бежит. И опять же, кто кого славит. Мы же будем славить Кудеяра Юрия Васильича. Одни его разбойником называют, другие — атаманом обездоленных. Ох, много их, обездоленных, на Руси святой! А Юрий Васильич самый из них обездоленный и обиженный! Собирает их всех Кудеяр в Кудеярово братство и без обиды каждому отводит свое место. Трудится каждый для себя и для братства, каждый должен владеть и мечом и оралом. Приближает к себе Кудеяр справедливых, достойных, и берегут они то братство...

Долго еще перечислял гусляр заслуги Кудеяра: и как он бедным помогает, из беды выручает, как много к нему всякого люда идет искать защиты и справедливости, и как он карает за несправедливость виновных. А потом начал рассказывать житие Юрия Васильевича. И тут Таисия отказывалась своим ушам верить: гусляр говорит и поет, а она наперед догадывается, о чем он сейчас речь поведет, будто о знакомом человеке родном рассказывает. Вот Юрий малолетком в монастырь попал, вот из послушников становится стрельцом. Государь примечает его отвагу и прилежание, делает его приближенным слугой, осыпает наградами, даже совет с ним держит наравне с большими воеводами, как татар наказать за дела их грешные. Появилась у Юрия возлюбленная боярышня, так царь сам за него сватом ходил. И тут случилась беда непоправимая: стало известно, что он — сын царицы Соломонии, старший брат царя Ивана. И решил царь Иван извести своего брата кровного, пытал его, истязал его, но смерти предать не успел, спасли его люди верные, вылечили, выходили, и с тех пор оy Кудеяром прозывается. А боярышня, возлюбленная Юрия Васильича, с горя в монастырь ушла и молит там Бога о здравии своего возлюбленного, навек для нее потерянного.

Закончил гусляр свою повесть, тут ко всенощной колокола позвали. Заторопились белицы в монастырь, а Таисия с места встать не может. Луша испугалась, как бы чего не стряслось с боярышней. Но Таисия превозмогла себя, поднялась, сказала, чтобы Луша уходила, а сама подошла к гусляру, протянула ему денежку серебряную и шепнула:

— Спаси Бог, дедушка, за сказку-песню такую складную. Скажу тебе, дедушка, как на духу: у меня возлюбленным был сотник государевых стрельцов, тоже Юрий Васильич, и тоже в опалу государеву попал. Спаси Бог тебя за все!

— Твои подружки убежали уже? — тихо спросил слепой. — Так и я тебе тайну поведаю: хоть и сказывают, что из песни слово не выбрасывают, а я выкинул. В сказе-то моем возлюбленную Юрия Васильича Таисией называют! Вот так-то. Ну, ступай, молись Господу!

Не помнила Таисия, как из трактира в церковь попала, и там стояла как окаменевшая. После службы сразу ушла в келью, от еды отказалась.

Целую седмицу после этого не в себе была, говорила, что простудилась. Когда поправилась, Луша заметила, что замкнутой стала, все больше молчала или молилась, а иной раз горько плакала в подушку.

19

Настоятель Алексиной пустыни принял живое участие в судьбе Юрши и сказал ему, что станет его духовным наставником. Дал возможность вволю помолиться, принял от него святую исповедь и сказал, что Господь простит ему вольные и невольные прегрешения. Благословил надеть монашескую рясу, но постриг отложил на последнюю неделю поста.

Теперь Юрша почувствовал облегчение — ничто мирское не тяготило его. Поднимаясь с ложа еще затемно к ранней заутрене, он все время бодрствования проводил в молитвах и в писцовой. После обеда он обычно не отдыхал, но постоянно чувствовал бодрость, душевный подъем и мог бы работать иль молиться всю ночь. Однако, выполняя строгий наказ настоятеля, он спал все ж часа три-четыре за ночь, и то нередко в страхе просыпался, увидев себя во сне в обществе ватажников.

В этот вечер он лег поздно. Утомленный работой и длительной молитвой, уснул сразу, будто окунулся в радостное розовое блаженство. Но сон скоро прервал послушник: отец настоятель просил срочно прийти к нему. Дальше началось такое, что Юрша долго не мог понять, во сне ли это происходит с ним или наяву. Если во сне, то почему же он не просыпается?

Он шел к настоятелю, не ощущая холодной вьюги. Заметил, что пришедший за ним послушник был не один, его сопровождал мужик в длинном тулупе. В прихожей настоятельских покоев для такого позднего часа оказалось много постороннего люда. Юрша хотел снять теплую рясу, но ему сказали, чтоб шел так, не раздеваясь.

В приемной было светло, горели свечи во всех светильниках. Настоятель сидел на скамье посреди комнаты в расстегнутом подряснике, лицо его казалось бледным и опухшим. Рядом стоял келарь в рясе, сверх которой была накинута шуба. Около — два молодца, у них из-под распахнутых шуб выглядывало оружие. И уж совсем неправдоподобно выглядел здесь Гурьян, который встал и поклонился Юрше.