Старший брат царя. Книга 2 - [4]
— Тут столько тысяч! Я не ведаю, где какая.
— Ну а полк, где князь Курбский? — допытывался Юрша.
— Этот далеко, по ту сторону Казанки... Постой, сам князь Андрей Михайлович тут, у Адашева. Вон у коновязи его кони.
Вскоре пришел князь, узнал государева гонца и взял его в свой стан.
Возле шатра князя Курбского сидели и полулежали на кошмах несколько начальных людей. Небольшой костер освещал уставшие лица, у многих из-под шлемов и бармиц белели холщовые повязки. Когда Курбский на коне вынырнул из темноты, все поднялись. Князь спешился и попросил напиться. Пожилой сотник с рукой на ременной перевязи принялся рассказывать о чем-то, но Юрша не слушал. Он еще искал знакомых и вот в неровном свете костра, к великой радости, увидел княжича Федора. Поспешно привязав коня, подошел к нему, они обнялись, но поговорить не успели. Раздался громкий голос Курбского:
— Други! Государь повелел идти на большой приступ послезавтра, в воскресенье. Нам брать Елбугины врата и соседние прясла полуночной стороны Кремля. Мы с первым воеводой держали совет. Порешили так: на стены пойдем двумя волнами, первую поведу я, вторую — князь Роман Курбский. От луговых черемисов оберегать нас будут запасные сотни. Какая сотня в какой волне пойдет, скажу потом. Завтра же, в праздник Покрова Пресвятой Богородицы, вою надлежит исповедоваться и причаститься у священнослужителей. — Немного помедлив, Курбский продолжал: — Пусть помнит всяк: на стены Казани пойдут полки со всех сторон. Наш полк правой руки — на северную стену, сторожевой и левой руки полки — на западную.
Большой полк будет брать южную, а с восхода — передовой. От Булака и с Арской стороны минеры ведут подкопы под стены, в каждый подкоп будет заложено полета бочек зелья огненного. Против такой силы не сдюжат стены дубовые. Все это должны знать ваши вои и верить в победу!..
Молча разошлись начальные люди. Только Федор был оживленнее других. За разговором Юрша и не заметил дороги, как они добрались до его стана, что находился неподалеку от княжеского шатра. Луговина, где стояла тысяча Дмитрия, поднималась невысоким холмом, заросшим кустарником. Здесь под копытами перестало чавкать, и костры жались один к другому. Федор сказал, что их просто заливают дожди, что не хватает кормов, и о многом другом говорил княжич. Оказывается, он тут за тысячника Дмитрия — тот был ранен, теперь, слава богу, поправляется. Боярин Афанасий, брат Таисии, со своей сборной казачьей тысячей стоит где-то около Булака, а Большешап — на Арском поле. Перебрал княжич всех знакомых по тульскому делу. В свою очередь, Юрша поведал, как отвез самозванца в монастырь, а вот о том, что убит он, умолчал... После доклада царю понял, что открыть свою душу, освободиться от тяжести, которая давит его, он может только Акиму и больше никому. Даже завтра на исповеди умолчит обо всем, возьмет грех на свою душу!
Ночевали они в разных местах: Федор в шатре тысячника, а Юрша в шалаше сотника. Утром, поняв, что у друга своих забот невпроворот, он собрался отъехать. Федор остановил его:
— Ныне просто так ехать нельзя, стражники вылавливают одиночных воев и жестоко наказывают.
— И сотников?! — изумился Юрша.— И даже тысячников, ежели они без дружины, — подтвердил Федор.
— Но к чему такие строгости?!
— Очень просто. Государевы войска замкнули кольцо вокруг града еще на Отдание Успения, более месяца назад, а все равно казанцы сообщались с полевыми ордами Япанчи-князя. Сперва думали: может, сигналы со стен подают, а потом узнали другое — татары под стенами норы нарыли, ночами выбирались, резали, душили наших, переодевались в русское платье и незаметно пробирались в леса, где скрывается Япанча. После этого стало строго, установили разъезды. Потому дали тебе десяток воев. Так-то вернее будет...
Двигались медленно. На радость Юрши, появился знакомец: разъезд сопровождал еще двоих, купца с товарами и подьячего с большим свертком бумаг. Так вот этот подьячий и заговорил с ним:
— Случаем тебя, сотник, не Юрием Васильевичем звать?
— Юрием. Откуда знаешь?
— Я — подьячий у воеводы Шереметева, Онисим. Твоя сотня с нами из Коломны выходила.
— Помню, тогда ты чертеж дороги показывал.
— Я и сейчас при чертеже. Вот в этом свитке — Казань и ее округа. Адашев потребовал...
Они ехали по берегу Казанки саженях в полутораста от крепости. Тут грохот пушечный затих на минуту, и явственно стали слышны за стенами казанскими барабанный бой, звон бубнов и голоса, а над стенами заплескались зеленые знамена. Юрша, недоумевая, спросил:
— Кажись, вылазка!
— Не, — отозвался Онисим. — Это они дождь вызывают. Как погода развидняет, так начинают своих демонов об дожде молить. И действует. Вон смотри, с утра совсем развёдрилось, а принялись они беситься, опять небеса затянуло, вот-вот закапает. У нас тут сплошные дожди, не просыхает. А им выгодно. Дождевую воду собирают и пьют. А то наши минеры взорвали ихний водопой две седмицы назад. Нам же здорово мешает дождь, чуть недосмотрел, порох подмок, бочку выбрасывай! Да и люди не просыхают.
Тем временем они переехали Казанку по наплавному мосту и стали двигаться вдоль Булака. Вчера ночью тут были видны только россыпи костров, а сейчас в шанцах-окопах шли последние приготовления к завтрашнему штурму — вои под прикрытием стенки, составленной из высоких туров, готовили лестницы, осадные фашины, запасались порохом и пулями для фузей, точили бердыши и сабли... Осадный наряд продолжал метать ядра в стены крепости, кои во многих местах обгорели и порушились, из них высыпалась земля, обнаруживая второй, внутренний ряд вертикально стоящих дубовых бревен. Рослые пушкари и их помощники с чумазыми от пороховой гари лицами суетились возле своих огнедышащих пищалей, гулкие голоса которых заглушали говор и крики людей, ржание лошадей, звуки сигнальных труб.
Писатель Николай Васильевич Кондратьев (1911 — 2006) родился в деревне Горловка Рязанской губернии в семье служащих. Работал топографом в Киргизии, затем, получив диплом Рязанского учительского института, преподавал в сельской школе. Участник Великой Отечественной войны. Награжден орденами Красной Звезды, Отечественной войны, медалями «За боевые заслуги», «За победу над Германией» и др. После войны окончил Военную академию связи, работал сотрудником военного института. Член СП России. Печатался с 1932 г. Публиковал прозу в коллективных сборниках.
В 1-й том Собрания сочинений Ванды Василевской вошли её первые произведения — повесть «Облик дня», отразившая беспросветное существование трудящихся в буржуазной Польше и высокое мужество, проявляемое рабочими в борьбе против эксплуатации, и роман «Родина», рассказывающий историю жизни батрака Кржисяка, жизни, в которой всё подавлено борьбой с голодом и холодом, бесправным трудом на помещика.Содержание:Е. Усиевич. Ванда Василевская. (Критико-биографический очерк).Облик дня. (Повесть).Родина. (Роман).
В 7 том вошли два романа: «Неоконченный портрет» — о жизни и деятельности тридцать второго президента США Франклина Д. Рузвельта и «Нюрнбергские призраки», рассказывающий о главарях фашистской Германии, пытающихся сохранить остатки партийного аппарата нацистов в первые месяцы капитуляции…
«Тысячи лет знаменитейшие, малоизвестные и совсем безымянные философы самых разных направлений и школ ломают свои мудрые головы над вечно влекущим вопросом: что есть на земле человек?Одни, добросовестно принимая это двуногое существо за вершину творения, обнаруживают в нем светочь разума, сосуд благородства, средоточие как мелких, будничных, повседневных, так и высших, возвышенных добродетелей, каких не встречается и не может встретиться в обездушенном, бездуховном царстве природы, и с таким утверждением можно было бы согласиться, если бы не оставалось несколько непонятным, из каких мутных источников проистекают бесчеловечные пытки, костры инквизиции, избиения невинных младенцев, истребления целых народов, городов и цивилизаций, ныне погребенных под зыбучими песками безводных пустынь или под запорошенными пеплом обломками собственных башен и стен…».
В чём причины нелюбви к Россиии западноевропейского этносообщества, включающего его продукты в Северной Америке, Австралии и пр? Причём неприятие это отнюдь не началось с СССР – но имеет тысячелетние корни. И дело конечно не в одном, обычном для любого этноса, национализме – к народам, например, Финляндии, Венгрии или прибалтийских государств отношение куда как более терпимое. Может быть дело в несносном (для иных) менталитете российских ( в основе русских) – но, допустим, индусы не столь категоричны.
Тяжкие испытания выпали на долю героев повести, но такой насыщенной грандиозными событиями жизни можно только позавидовать.Василий, родившийся в пригороде тихого Чернигова перед Первой мировой, знать не знал, что успеет и царя-батюшку повидать, и на «золотом троне» с батькой Махно посидеть. Никогда и в голову не могло ему прийти, что будет он по навету арестован как враг народа и член банды, терроризировавшей многострадальное мирное население. Будет осужден балаганным судом и поедет на многие годы «осваивать» колымские просторы.
В книгу русского поэта Павла Винтмана (1918–1942), жизнь которого оборвала война, вошли стихотворения, свидетельствующие о его активной гражданской позиции, мужественные и драматические, нередко преисполненные предчувствием гибели, а также письма с войны и воспоминания о поэте.
Теодор Мундт (1808–1861) — немецкий писатель, критик, автор исследований по эстетике и теории литературы; муж писательницы Луизы Мюльбах. Получил образование в Берлинском университете. Позже был профессором истории литературы в Бреславле и Берлине. Участник литературного движения «Молодая Германия». Книга «Мадонна. Беседы со святой», написанная им в 1835 г. под влиянием идей сен-симонистов об «эмансипации плоти», подвергалась цензурным преследованиям. В конце 1830-х — начале 1840-х гг. Мундт капитулирует в своих воззрениях и примиряется с правительством.
Павел Петрович Свиньин (1788–1839) был одним из самых разносторонних представителей своего времени: писатель, историк, художник, редактор и издатель журнала «Отечественные записки». Находясь на дипломатической работе, он побывал во многих странах мира, немало поездил и по России. Свиньин избрал уникальную роль художника-писателя: местности, где он путешествовал, описывал не только пером, но и зарисовывал, называя свои поездки «живописными путешествиями». Этнографические очерки Свиньина вышли после его смерти, под заглавием «Картины России и быт разноплеменных ее народов».
Во времена Ивана Грозного над Россией нависла гибельная опасность татарского вторжения. Крымский хан долго готовил большое нашествие, собирая союзников по всей Великой Степи. Русским полкам предстояло выйти навстречу врагу и встать насмерть, как во времена битвы на поле Куликовом.
Поздней осенью 1263 года князь Александр возвращается из поездки в Орду. На полпути к дому он чувствует странное недомогание, которое понемногу растёт. Александр начинает понимать, что, возможно, отравлен. Двое его верных друзей – старший дружинник Сава и крещённый в православную веру немецкий рыцарь Эрих – решают немедленно ехать в ставку ордынского хана Менгу-Тимура, чтобы выяснить, чем могли отравить Александра и есть ли противоядие.