Старшая сестра, Младшая сестра, Красная сестра. Три женщины в сердце Китая ХХ века - [105]
Именно тогда Красная сестра задумалась о том, чтобы навсегда покинуть Китай, ссылаясь на проблемы со здоровьем. Она страдала артритом и получала лучшее на тот момент медицинское обслуживание в Китае, однако в письме к своей немецкой подруге Анне Ван от 27 июля 1959 года Цинлин утверждала, будто ей сообщили, что надлежащее лечение и уход возможны лишь за границей. Эти слова были намеком Анне, таким образом Цинлин просила попытаться вытащить ее за границу на лечение. Правда, эти слова напоминали скорее самообман, чем продуманный план. Посылая близкой подруге легкий намек, Цинлин все равно нервничала. Письмо было составлено так, словно она знала, что некий «большой брат» будет заглядывать Анне через плечо, пока та читает его. Излагая свою просьбу, Цинлин тут же оговаривалась и добавляла, что у нее сильные боли, выезжать за границу ей тяжело и эти трудности кажутся ей непреодолимыми[590].
Цинлин тревожилась из-за своих писем до тех пор, пока не получала подтверждения, что письмо дошло до адресата (она боялась, что письма перехватят)[591]. Лишь изредка она позволяла себе высказывать жалобы. Громкоговорители (характерная особенность периода «Большого скачка»), работавшие на полную мощность с утра и до поздней ночи, едва не сводили Цинлин с ума; приятных событий почти не осталось – их сменили нудные и унылые официальные мероприятия; ощущалась острая нехватка предметов первой необходимости. Цинлин писала Анне, что матерям новорожденных младенцев приходится унизительно выпрашивать потрепанные простыни, чтобы сделать подгузники, и что она сама раздает лишнее постельное белье и старую одежду. Ей были необходимы ткани для шитья рубашек и брюк. Не могла бы Анна прислать хоть немного (из ГДР)? Любая ткань подойдет, «не до жиру»[592]. Анна отправила Цинлин резинки для нижнего белья, носки и зеркало с подставкой для туалетного столика[593].
Поклонники мадам Сунь, отчаянно стремясь найти в поведении своего кумира какое-то подобие вызова, часто утверждают, что Цинлин неоднократно отправляла письма с протестами руководству КПК. Свидетельств этому нет. Известно лишь, что она поддерживала линию партии и клялась следовать ей.
На рубеже 1950–1960-х годов в жизни Цинлин произошло событие, позволившее ей мысленно отстраниться от чудовищной реальности: она неофициально удочерила двух девочек, которые заполнили пустоту в ее жизни.
Это были дети Суй Сюэфана – начальника ее охраны, репутация которого пострадала из-за сплетен, возникших вокруг их с Цинлин взаимоотношений. Его первая дочь родилась в конце 1957 года. Суй Сюэфан привез показать ребенка Цинлин – так обычно поступал ее персонал, чтобы порадовать хозяйку, потому что детей она очень любила. Цинлин взяла ребенка на руки и стала укачивать. Младенец не плакал, а улыбался ей. Они смотрели друг на друга. Потом малышка принялась облегчаться прямо на накрахмаленное платье Цинлин. Кто-то из прислуги, зная, как Цинлин заботится о чистоте, попытался забрать ребенка, но она сказала: «Пусть дописает, а то мы испугаем ее»[594]. Ощутив тепло детской мочи, Цинлин испытала чувство, которого она не знала ранее, но о котором так мечтала, – чувство материнства. С этой минуты политика в жизни Цинлин начала отходить на второй план, и в свои шестьдесят с лишним она оказалась поглощена ролью матери.
Глава 20. «Я ни о чем не жалею»
Дочь Суй Сюэфана, описавшая Цинлин, росла милой малышкой. Цинлин дала ей английское имя Иоланда и часто называла девочку «мое маленькое сокровище». Цинлин в то время было уже под семьдесят, и окружающие велели ребенку обращаться к ней «бабушка» или «тайтай» (госпожа), но Цинлин хотелось, чтобы ее называли «мама». Словно прочитав ее мысли, смышленый ребенок лепетал «мама-тайтай», приводя Цинлин в восторг. Она распорядилась, чтобы так же обращались к ней все приходящие в гости дети. Наедине с Иоландой Цинлин называла себя мамой, и ребенок следовал ее примеру[595].
В 1961 году трехлетняя Иоланда станцевала для мамы-тайтай. Цинлин не скрывала своей гордости и поспешила показать девочку друзьям. Иоланду пригласили выступить на большом празднике в честь Международного дня защиты детей (1 июня), для этого ее нарядили в красивый корейский костюм. Цинлин, как зачарованная, смотрела выступление Иоланды по телевизору (в те времена телевизоры считались роскошью и были доступны лишь узкому кругу элиты). Как это ни удивительно, Иоланда внешне была похожа на Цинлин. (Окружающие тоже замечали это сходство.)
Цинлин также неофициально удочерила сестру Иоланды, Юнцзе, родившуюся в 1959 году[596]. Малышку сфотографировали в пятимесячном возрасте, и Цинлин так полюбился этот снимок, что она попросила опубликовать его на обложке официального китайского женского журнала «Женщины в Китае». (Просьбу так и не исполнили.)
Девочки регулярно бывали у Цинлин. Ее апартаменты казались детям раем, потому что сами они жили в тесных комнатах для персонала. Их родителям приходилось в жизни нелегко, особенно во время голода. Суй Сюэфан и его жена были вынуждены кормить слишком много ртов: после Иоланды и Юнцзе у них родилось еще двое детей – сын и дочь. Счастливым это семейство не было. Родители девочек часто ссорились, в доме постоянно стоял крик. Жене Суй Сюэфана не нравилось, что Цинлин вмешивается в дела ее семьи, в приступах бешенства и злости она била посуду и портила вещи. Однажды она гналась за мужем до комнат его хозяйки, где обругала почтенную мадам Сунь, обвинив ее в том, что из-за нее не складывается их семейная жизнь
