Старопланинские легенды - [37]

— Постарел я, парень! — говорил он. — Не носят больше ноги.

После этого они часто останавливались отдыхать. В одном месте они закусили, хлебнули ракии из фляги и — дальше. Крайналия был по-прежнему молчалив. Только раз сказал:

— Вот отсюда прямей на Игликину поляну. Мимо того дерева пройдем, о котором я тебе говорил. Возле него остановимся — только бы дойти. Увидишь, что там было.

Все это время он как будто только об этом и думал. Вскоре показалась Игликина поляна, ровная, широкая, отлого спускающаяся вниз, со всех сторон окруженная лесом. На ней ничего не было, кроме отдельных кустов боярышника да зеленой травы, испещренной желтыми головками иглики-первоцвета, словно по всей поляне кто-то раскидал червонцы. Но смотрел туда только Стоян. Крайналия не взглянул на поляну, не обрадовался первоцвету. Остановившись под старым буком, он читал вырезанные на его коре знаки, давние, почерневшие, разбухшие и заросшие, словно рубцы старой раны.

— Вот — дерево это, — сказал он. — Садись и слушай.

Сам сел под деревом, прислонился к нему спиной и, переведя дух, начал:

— Да, парень, ты — молодой и, может, не знаешь, что был когда-то в Жеруне богатый чорбаджия — Божил-кехая. И была у него дочь Курта. Что за девушка! И старики, и молодые сходили по ней с ума. Отец, не знаю, за кого ее прочил, а только ни за кого не выдавал. Кто ни посватается, он его изругает, выгонит вон, — парень со стыда да с горя в лес и убежит. Нынче один, завтра другой, пока пятеро нас не набралось. Я последним был.

Собрались мы вместе — гайдуцкой дружиной стали. Знаем, что друг у друга на сердце, и молчим. Слышим, Курта замуж выходит. Из нас пятерых четверо на кавале играли, и, как прослышали мы, что просватана Курта, — задули в свои кавалы. В двух местах свадьба игралась: у Божила-кехаи волынки пели, а здесь, в ущелье, — кавалы…

Три дня пели кавалы. На четвертый день Голуб-воевода говорит: «Так нельзя. Один пусть пойдет, приведет Курту. Зачем нам обманываться? Пускай сама скажет, кого хочет. Кого выберет, тот с ней и будет. Кто пойдет?»

Пошел я, Стоян. Как я ее схватил, как за руку вел, пока она идти могла, как нес ее, будто ребенка, когда она упала от усталости, — об этом не буду рассказывать. Принес я и положил вот тут, под деревом. Гайдуки развели большой костер. Заблестели золотые на Курте и черные косы ее, засмеялась она, ненаглядная! Стоит, будто ягненок, среди нас, а мы друг на друга, как волки, глядим — вот-вот на куски разорвем. Но мы клятву дали, что она решать будет. «Кого хочешь? Говори, — сказал воевода. — Того и будешь!» Налились слезами глаза девушки: всех пятерых любила она. Но других — прежде; их время прошло: она их забыла. Всем сказала: «Нет!» Села рядом со мной. «Димитра хочу!» — говорит. И положила руку на плечо мне.

Повесили головы гайдуки и разошлись один за другим. Последним ушел Голуб-воевода. «Будь счастлив, Димитр!» — сказал он и стиснул зубы, я видел. Ушел он в лес, и вдруг оттуда — выстрел. Схватилась за сердце Курта, упала. Я вскочил — второй выстрел! У меня в глазах потемнело, и больше я ничего не помню…

Зажила моя рана, я выздоровел. А она померла вот на этом месте, где я сейчас сижу. Тут умерла Курта…

Стоян не заметил, что Крайналия кончил свой рассказ, и сидел задумавшись, глядя перед собой. А когда обернулся и поглядел на старика, увидел, что тот прислонился спиной к стволу бука, запрокинул голову и полузакрыл глаза. Лицо белое, как известка, руки скрестил на груди, как умирающий.

— Ты, видно, шибко устал, дядя, — промолвил Стоян.

Крайналия ничего не ответил и не открыл глаз. На лбу у него выступили мелкие капли пота.

— Тебе плохо, дядя? — испуганно воскликнул парень, наклонившись над ним.

— Ничего, — отозвался Крайналия, приоткрывая глаза. — Только холодно. Накинь мне бурку на спину. Вот так. Теперь, — продолжал он, и морщины вокруг его глаз улыбнулись, — теперь, Стоян, ты получишь, что просил у меня. Как умру, снаряжение мое возьмешь себе…

— Зачем ты говоришь это, дядя? — обиделся юноша. — Что с тобой?

— Ничего, милый, ничего. Пришел мой срок, вот и все. Хорошо, что здесь… где Курта… померла…

Голос его слабел, доходил как будто издалека. Он опять полузакрыл глаза. Тогда юноша, хоть был не робкого десятка, видя, что на глазах его умирает человек и он не в силах помочь ему, оробел, растерялся. Побежал было вниз, хотел кого-нибудь позвать, но вернулся. Вдруг увидел, как несколько человек промелькнули на тропинке и скрылись в лесу. Стоян узнал их, сунул палец в рот и свистнул. Вскоре из лесу послышался такой же резкий ответный свист. На поляну вышли пять человек и стали быстро приближаться. Стоян побежал им навстречу.

Когда они подошли к дереву, тот, что шел впереди и был воеводой, наклонился к Крайналии, заглянул ему в лицо, потом взял его за руку, пощупал пульс и промолвил:

— Царство ему небесное. Отдал богу душу.

Гайдуки сняли шапки, перекрестились. Стоян почувствовал, что на глазах у него выступили слезы. Стало смеркаться. Поляна потемнела, и бесчисленные желтые головки первоцветов покачивались, словно огоньки горящих свечей.

ВЕЧЕРА НА АНТИМОВСКОМ ПОСТОЯЛОМ ДВОРЕ