Стародубская война (1534—1537). Из истории русско-литовских отношений - [32]

. Послы должны были заверить литовскую сторону, что в случае такого ослабления режима содержания пленных те не побегут в Москву, а если побегут, то будут выданы литовской стороне; при необходимости послы имели полномочия дать в качестве гарантии этого обязательства особую «запись» за своими печатями⁴⁸².

Однако этот дипломатический демарш успеха не имел: в своем ответе на посольство В. Г. Морозова «с товарищи» король указал на то, что еще при жизни великого князя Василия III он, уступая просьбам последнего, облегчил положение пленных: «вси оковы и тяжкости казали с них сняти и до церквей Божьих велели их волно пущати, и в едении и в питьи и одежи никоторое им нужи не было»; однако некоторые пленники злоупотребили этой свободой и бежали в землю великого князя Московского. В итоге король ограничился весьма неопределенным обещанием: «коли они (пленные. — М. К.) будут правду и веру свою твердо нам ховати, тогды мы подле воли нашое з ними яко вязнями нашими будем то делати, яко нам будет пригоже чинити»⁴⁸³. Иными словами: пусть ведут себя лояльно к господарю, а там видно будет!

Родственники сидевших в плену воевод воспользовались посольством в Литву 1542 г. для того, чтобы проведать своих близких: так, князья Юрий и Юрий Меньшой Сицкие послали трех слуг к брату Семену Федоровичу, находившемуся в Виленском замке; жена князя Федора Оболенского Ульяна послала к мужу «человека» Некраска⁴⁸⁴. Впоследствии выяснилось, однако, что литовцы пропустили всех посланцев к пленным воеводам, кроме… слуги князя Федора Васильевича: «А княж Федорову… человеку Овчинину пристава не дали и ехать ему к его государю не велели»⁴⁸⁵. Таким образом, и шесть лет спустя после несостоявшегося побега режим содержания кн. Ф. В. Оболенского не был смягчен.

К товарищу князя Федора по стародубской обороне, князю Семену Федоровичу Сицкому, попавшему когда-то вместе с ним в плен, судьба оказалась благосклоннее: литовцы не только пропустили к нему посланцев его братьев, но и, по-видимому, согласились отдать пленного воеводу на размен. В инструкции послам В. Г. Морозову, Ф. С. Воронцову и Постнику Губину имелся и такой пункт: «Как станут о людех говорити, и им говорити о князе Семене о Сицком, чтобы князя Петра Мосалского король взял на обмену князю Семену Сицкому; и похочет король князя Семена дати на обмену, и Василью и Федору и Поснику так зделати»⁴⁸⁶. Из материалов посольства 1542 г. неясно, удалось ли В. Г. Морозову «с товарищи» договориться об этом обмене, но как бы то ни было, кн. С. Ф. Сицкий в 40-х годах вернулся на родину: 14 июля 1549 г. он лично явил свою духовную грамоту пятерым племянникам, поделив между ними свои села (собственных детей у князя Семена Федоровича не было)⁴⁸⁷.

Князю Федору Васильевичу Оболенскому суждено было умереть на чужбине. В 1549 г. он последний раз упоминается в известных нам источниках. К тому времени произошла смена на литовском и польском престолах: в 1548 г. великим князем литовским и королем польским стал сын Сигизмунда I — Сигизмунд II Август. В январе 1549 г. послы нового господаря С. П. Кишка, Я. Ю. Комаевский и писарь Г. Ясманов прибыли в Москву в связи с приближавшимся сроком окончания перемирия между Россией и Литвой. На переговорах вновь встал вопрос о пленных и повторился уже известный нам сценарий: за освобождение пленных литовские послы просили уступки Чернигова, Себежа и других городов, на что бояре согласиться не могли⁴⁸⁸.

Послам Михаилу Яковлевичу Морозову «с товарищи», отправленным в Литву в июле 1549 г., было велено добиваться снятия с остававшихся там русских пленных оков и общего смягчения режима их содержания⁴⁸⁹. «И нечто похотят князя Михаила Голицу и князя Федора Овчину и иных которых на окуп дата, — гласила полученная послами инструкция, — и Михаилу с таварищи давати за них тысяч до дву или до полутретьи (двух с половиной. — М. К.), а болши того не давати, а говорите: ведь ужь в них службы никоторые нет, толко за них даем окуп того для, чтоб они видели государя и детей своих и жон, а живота их много ли будет, уж все состарелися»⁴⁹⁰.

Приведенное упоминание о кн. Ф. В. Овчине Оболенском (вместе с ветераном Оршинской битвы кн. М. И. Голицей Булгаковым) свидетельствует о том, что летом 1549 г. пленный стародубский воевода еще числился в живых. Сигизмунд-Август тогда не отпустил никого из пленников за выкуп, но заявил русским послам, что он, даже не дожидаясь ходатайства Ивана IV, уже облегчил условия содержания пленных: «мы еще первей сего… казали старших вязней до города нашего столного до Вилны свести и там их велели держати без всякие нужи и тягости; а который вязни по иншим замком нашим будут, мы и тых не велели в нуже и тягости держати…»⁴⁹¹ Три года спустя, в 1552 г., король, демонстрируя добрую волю, отпустил на родину двух воевод, томившихся в плену со времен Оршинской битвы 1514 г. — князя М. И. Голицу Булгакова и князя Ивана Селеховского⁴⁹². Что же касается стародубского воеводы кн. Федора Овчины Оболенского, то его к тому времени, возможно, уже не было в живых. В сентябре 1554 г. вдова воеводы, княгиня Ульяна, дала в Троице-Сергиев монастырь 25 рублей по душе князя Федора Васильевича