Старинные индейские рассказы - [5]

– Не бойся, милый! – раздался голос. – Поешь, и тебе будет хорошо.

Девушка была совсем как живая. Богато разукрашенная, сидела она на своем ложе и была приветлива и добра.

Юноша ел молча, не поднимая глаз на духа.

– Хо, милая, – сказал он, по обычаю, возвращая посуду.

Несколько минут оба молчали. Татокала смотрел неподвижным взглядом на тлеющие угли.

– Будь добрым, – заговорила, наконец, Талута. – Ты встретишь моего духа-двойника. Она будет любить тебя так же, как любила тебя я, и ты привяжешься к ней так же, как привязался ко мне. Мы дали эту клятву прежде, чем появились на свет.

У Лакотов распространено представление о духе-двойнике.

– Хо, да! – серьёзно и с достоинством ответил воин.

Он чувствовал глубокое уважение к духу и не решался поднять на неё глаза.

– Не плачь, милый, не плачь, – нежным голосом проговорила Талута.

– В этот миг Татокала проснулся у палатки. Его члены затекли, ему было холодно, но он не чувствовал ни слабости, ни голода. Он набил свою трубку, предложил её священным силам и закурил сам. Потом, освеженный, с большой неохотой, он покинул священное место.

Остальные воины приехали к старому лагерю позднее и увидев палатку, воздвигнутую над могилой, не задерживаясь, отправились дальше. Они ехали по следам каравана и добрались до нового лагеря. Хотя у них были потери, но они считали себя победителями и оповестили об этом громкими песнями. Соплеменники выехали им навстречу, и в числе первых, встречавших воинов, был отец Татокалы. Он узнал, что его сын отличился в бою и что имя его не упоминалось среди имён павших героев.

– Но где же он? – не скрывая беспокойства, спросил старик.

– Он уехал от нас три дня тому назад. Он хотел опередить всех, – ответили ему.

– Но он не приходил ко мне! – в волнении воскликнул Вижи.

Старик вернулся в свою палатку и утешился, насколько мог, трубкой.

Солнце скрылось за холмами, а старик всё ещё сидел в своей палатке и неподвижно смотрел на тлеющие угли. Но что это? – Он услышал конский топот.

– Хо, отец! – раздался приветственный возглас.

– Сын мой! Сын мой! – отвечал старик, захлебываясь от радости.

Он побежал к входу в палатку и запел хвалебную песнь в честь сына, закончив её таким воинственным возгласом, какого он ни разу не издавал со времён свой юности.

И снова в лагере зазвучали победные песни, начались танцы, и Совет присудил Татокале право носить головной убор из орлиных перьев.

Когда Татокале сообщили об этой чести, он остался таким же спокойным и равнодушным, как и прежде.

– Вот чудак! – прошептали некоторые юноши, с завистью наблюдавшие всё происходившее.

Татокала был совершенно подавлен. Только его старая бабушка знала причину его тоски. Он не принимал участия ни в одном празднестве, между тем как его семья, а в особенности старый Вижи, были на вершине блаженства.

Однажды, прохладным октябрьским утром, когда семья насыщалась варёным бизоньим мясом, из палатки старейшин раздался троекратный бой большого барабана.

Старый Вижи отставил свою деревянную чашку.

– Ах, сын мой, вожди хотят о чем-то оповестить нас! Быть может, они снова созывают воинов. Ах, только бы не война! Я старею. Я так радовался твоим успехам на поле брани. Мне так приятно слышать твоё имя, произносимое с уважением. Если ты снова уйдёшь на войну, я уже не смогу принимать участия в празднествах. Чудится мне, что ты больше не вернешься.

Юные воины уже двинулись к палатке старейшин.

– Отец, – сказал, наконец, Татокала, – не подобает мне оставаться дома, когда другие уходят.

– Хо, – проговорил старик, глубоко вздохнув в знак согласия.

– Пятьсот воинов решили двинуться с пророком войны против трёх союзных племён, – с воодушевлением рассказывал, вернувшись домой, Татокала, и уже давно не видали его в таком приподнятом настроении.

С тех пор, как Татокала получил право носить убор из орлиных перьев, отец не жалел для него ни времени, ни скудных своих средств. Он обменял свои самые ценные вещи на орлиные перья и собственными руками сделал сыну этот убор.

– Впервые ты надеваешь украшение из орлиных перьев, – сказал старик, передавая его сыну. – Ты первый в нашей семье, после многих поколений, завоевал себе право носить его. Я горжусь тобой, сын мой!

– Хо, отец, – ответил Татокала. – Но это отличие обязывает меня к храбрости, – глубоко вздохнув, прибавил он.

– Вот этого-то я и боюсь, сын мой! Сколько юношей поплатились жизнью за своё тщеславие и желание показать свою смелость и отвагу!

Так как воины вскоре выступали в поход, то немедленно начались прощальные торжества. Верхом на своих любимых конях ездили они группами по внутреннему кольцу лагеря, распевая боевые песни. Весь народ высыпал из палаток и, сидя на корточках на земле, в лучших одеждах, внимательно наблюдал и слушал отъезжающих. Красивые девушки пользовались последним случаем повидать своих милых, – быть может, им никогда уже не придётся встретиться с ними. То там, то сям старик затягивал благодарственную песню, показывая этим, что в походе участвует новичок. Родственники новичков, перед их отправлением в поход, обыкновенно щедро одаривали бедных и стариков.

С наступлением ночи к звукам песен стали примешиваться незамысловатые мелодии флейты. Это означало прощание любящих. Юные воины, одетые в лучшие одежды, жалобно играли на флейтах у палаток своих возлюбленных. Около полуночи пятьсот воинов, цвет племени, двинулись в поход против заклятого врага. Татокала был в прекрасном настроении духа. Желая похвастаться перед врагами, он надел свой убор из орлиных перьев. Он сразу бросался в глаза, как один из самых выдающихся воинов своего племени. На него, вероятно, возложат какую-нибудь особо трудную задачу, и он может рассчитывать на новую славу, на новые отличия.