Старик - [10]

Мирона Лукича усадили в угол, завалив армяками, тулупами, полушубками. Денисенко отсуетился, залез на печь.

В тишине Мирон Лукич разворошил армяки, спросил вполголоса:

— Денисенко? А она где теперь?

— Пождем, — сказал хозяин.

Но ждать пришлось недолго. Звякнуло кольцо в калитке, ворота загудели, поднялся крик.

— Заройся глубже, — шепнул Денисенко.

В сенях что-то повалилось на пол, с треском, наотмашь распахнулась дверь, Павел и Петр Гуляевы, с фонарями в руках, ворвались в горницу.

— Денисенко, хромой дьявол! — вопил Петр, — куда девал отца? Слезай с печи, воровская кровь!

Павел ухватил Денисенку за ногу.

— Убью, цыганская душа, — кричал Петр.

Денисенко сорвался с печи, припал на лавку.

— С нами крестная сила, господи, царица небесная, пресвятая, пречистая мати-дева, мыкола милостивый, угодники, мученики, господи сил, преславный, преблагий…

— Убью, чор-рт! Куда запрятал старика? Говори!

Петр размахивал фонарем перед носом Денисенки. Денисенко трясся, лопотал:

— Апостолы, евангелисты, преподобные, блаженные…

Ямщики, заспанные, всклокоченные, налезали в комнату, толпились в дверях.

Павел дернул Денисенку за плечо, приподнял его, поставил на ноги.

— Що таке? — опомнился Денисенко. — Це ж Петро Мироныч! Це ж Павло Мироныч! Господи!

— Отвечай, где отец?

— Мирон Лукич? — испугался Денисенко.

— Прикидывайся! — орал Петр. — Убью! Отвечай, зачем выкрал отца через окошко?

— Мирона Лукича? — вскрикнул отчаянно Денисенко.

Он схватился за голову. Глаза его ужасно раскрылись. Вдруг он отвел рукой обступивших его людей и ковыльнул на два шага вперед.

— Перед честным животворящим крестом господним, — проговорил он замогильно, — и перед всем народом, — обернулся он к ямщикам, — присягаю трижды: непричастен, непричастен, непричастен!

Ямщик-верзила крякнул в тишине, точно сдвинув с места груженый возок. Денисенко медленно перекрестился. Петр посветил фонарем в его лицо: оно было торжественно, веко не дрогнуло на нем ни разу.

— Без твоих лошадей тут не обошлось, — сказал Петр, сбавив голосу и помедлив.

Денисенко сразу взвихрился:

— Присяге не верите? Присяге? Глебка! — рванулся он к ямщику, стриженому под горшок, — Глебка, скажи, скилькы у нас усих коней?

— Ямских пять троек.

— Пять троек? Слыхали? Айда на конюшни считать по стойлам, айда! Пять троек?

Он взялся тянуть братьев за рукава.

— С вечера нынче не закладали, — сказал Глебка.

— Слыхали, слыхали? — досаждал Денисенко.

— Постой, — отмахнулся Петр.

Он пошел в угол, где грудой навалены были армяки, сел на лавку, уперся локтями на колени.

— Вот чортово навожденье!

— И вы, хлопцы мои дорогие, не учуяли, як батюшку вашего злодий через окошко тащит? — сочувственно спросил Денисенко.

Павел с сердцем сказал:

— Поставили глухую тетерю дом хоронить! Самого хозяина умыкали.

— Який бис на его позарился? — удивился Денисенко.

— Ты-то должен знать, лисий хвост, — крикнул Петр, — может по твоей вине теперь батюшка обвенчан.

— Обвенчан? Кто ж его ночью венчать станет?

— Стой! — вскочил Петр. — Стой! Кто венчать станет? Павел, слушай, я знаю, что делать! Ты вали на Увек, я — в Курдюм. Он сейчас либо там, либо тут. Негде ему больше быть Денисенко, будь отцом, — закладывай две тройки!

— Господи, — подхватил Денисенко, — истинная правда! Либо там, либо тут! Хлопцы, две тройки, зараз! Чего стали? Чего пасти разинули?

Он вытеснил ямщиков из горницы и сам кинулся за ними, схватив фонарь.

На дворе забегали, зазвенели сбруей, разбуженные лошади отфыркивались, возки скрипели, голоса перекликались не по-ночному живо.

Павел сидел за столом, Петр расхаживал по горнице, теребил волосы, пошептывал сквозь зубы:

— Только бы поспеть, только бы поспеть!

Он подошел к куче армяков в углу горницы, нагнулся, взял верхний армяк, прикинул на свой рост.

Вбежал Денисенко, вырвал армяк из рук Петра, кинул поверх кучи, схватился за другой.

— Постой, постой, я тебе впору выберу, впору. И Павлу Миронычу выберу, постой.

Он брал один армяк из груды бросал его в сторону, вытаскивал другой, подбегал к Павлу, к Петру, опять бежал в угол.

— Одна заложена, — закричал Глебка, ворвавшись в горницу.

— Обе готовы! — гаркнул вслед за ним ямщик-верзила, — пожалуйте!

— Це гарный, дюже гарный! — трещал Денисенко, с армяками в руках, приседая и поскакивая вокруг братьев.

— Догоним? — сурово спросил Петр.

— Господи! На моих конях? На моих конях витер догнать можно!

— Сколько концы считаешь?

— До Увека в два часа обернешься, а из Курдюма будешь дома к утру. С богом!

— Пошли!

Спустя минуту тройки, одна за другой, вырвались из ворот. Шум от них долго не утихал над городом. Денисенко стоял во дворе неподвижно, пока не разбрелись ямщики. Потом он вернулся в дом и подбежал к армякам. Раскидав одежу, он сунул в глубину берлоги фонарь. Огонь замигал, охваченный духотою, пахнувшей снизу.

Бескровное, обсыпанное каплями пота лицо заблестело под фонарем. Мирон Лукич лежал с открытым ртом.

— Дать что ль тебе чего? — торопливо спросил Денисенко.

Мирон Лукич ответил неслышно, чуть шевельнув белыми губами:

— Пить…

Шестая глава

Беленые колонны семинарии призрачно подымались вверх, здание, почти пропадало во мраке, тополя, переросшие крышу, поглощены были ночью. Короткого порядка маленьких домиков против семинарии нельзя было угадать в темноте. Только узенькая щель какой-то ставни теплилась желтым светом.