Старая записная книжка. Часть 3 - [18]

Это что-то не к добру: Булгарин в Северной Пчеле, 30 мая, ужасно меня расхваливает по поводу моей «Масляницы». Неизвестно, кто прислал мне этот листок из Петербурга.

12-14-е. Приехала Пашкова со своей крылатой дружиной, со своим мужем и сыном. Они из Парижа, а сын из Петербурга. Она сказывала, что там холера сильно и скоро действует. Недавно умерла от нее Шереметева, урожденная княжна Горчакова.

Недаром я говорил, что Булгарин хвалил меня не перед добром. Я получил известие, что в Банке случилась неприятность: раскрали около 2000 старых дел, Бог знает, для какой цели.

Были у нас князь Лобковиц, граф Путбус и Пехлин, которого знавали мы во Франкфурте, где он был датским посланником. Он переводчик «Лалла-Рук» на немецкий язык, издал недавно том своих стихотворений и занимается теперь историей эпической поэзии. Из Бадена получено известие о смерти кн. Горчаковой. Можно ли было думать, что две развалины, отец и мать ее, переживут свою дочь.

15-е. Вчера узнал я о другой печальной смерти. Бедная княгиня Вера Голицына скончалась в Берлине. Когда я из Дрездена послал к ней, перед Светлым Воскресением, свой портрет со стихами, я имел какое-то минутное чувство, что все это дойдет до нее не вовремя. И в самом деле, все это пришло в Берлин, когда она была уже отчаянно больна, и, кажется, она ни портрета, ни стихов моих не видала. Давно ли была она в Константинополе в полном цвете здоровья, силы и красоты? Умер в Берлине и наш русский священник, и к княгине Голицыной приезжал священник из Парижа.

16-е. Человеческое тщеславие всюду прокрадывается: я заметил, что многие, которые пьют Sprudel, гордятся пред нами, смиренно пьющими Schlossbrunn.

17-е. Восточный вопрос все еще всех занимает. Все ждут на него ответа.

Журналы кричат и шумят, а ничего не объясняют. Циркуляр графа Нессельроде, по-моему, очень хорошо и дельно изложен. Я уверен, что все сказанное в нем сущая правда, но правда ничего не проучит там, где действуют страсти; а против нас в Европе враждуют страсти: зависти, ненависти и страха.

Иногда самые, по-видимому, маловажные приметы убедительнее значительнейших явлений. Когда я думаю об участи Наполеона III и о продолжительности настоящего порядка дел во Франции, две приметы удостоверяют меня, что все это ненадежно и непрочно. Нельзя веровать в положение, в котором негодяй Дантес-Гекерен – сенатор, а негодяйка Матильда Демидова разыгрывает роль императорской принцессы. Случай часто проказит, но проказы его непродолжительны. Рано или поздно Промысел берет свое и приводит дела и лица в надлежащий порядок. Вечером ездили с Трубецкими в Elbogen.

Сегодня здешнее Петра и Павла. По дороге встречали богомольцев и перед селениями кукольные изображения святых именинников с распущенными хоругвями и проч.

Местоположение Эльбогена очень живописно: цепной мост, древний рыцарский замок, обращенный ныне в тюремный замок. О времена! О нравы!

Впрочем, вероятно, и прежние жильцы, благородные рыцари, были такие же разбойники, как и нынешние жильцы.

18-е. Писали к Павлу. Вечером на Wiese музыка праздновала приезд князя Эстергази, бывшего посла в Лондоне. Приехал также граф Красинский, варшавская развалина, и рыжий Голицын, тоже обломок прежнего варшавского житья.

19-е. Приехала из Петербурга маркизша Castelbajac. Заходил к нам граф Красинский. Он очень слаб и плох.

20-е. Вчера получил я письмо от Валуева, он назначен Курляндским губернатором, и письмо от Брока, который извещает меня, что я переименован в члена совета министерства финансов, вероятно, вследствие беспорядка, случившегося в Банке, хотя он о том ничего и не говорит. Я и не воображал, что я такой бдительный начальник, и что без меня дела пойдут хуже. А шутки в сторону – особенное счастье, что я в разные управления свои имел на руках и в руках многие миллионы таможенные и банковские, и что все обошлось исправно.

21-е. Старик Радзивил, помещик славной Аркадии, когда пеняли ему, что мало дает он денег сыновьям своим на прожиток, отвечал, что довольно и того, что дает он им свое имя, которое им не следует. В глубокой старости своей потерял он память и часто спрашивает жену свою: «А кто бишь отец Валентина, я никак не могу вспомнить?» Один из Радзивилов был сын нашего варшавского посла Стакельберга, другой – сын герцога Lauzun и т. д.

Государь Павел Петрович обещал однажды быть на бале у князя Куракина, вероятно, Алексея Борисовича. Перед самым балом за что-то прогневался он на князя, раздумал к нему ехать и отправил вместо себя Константина Павловича с поручением к хозяину. Тот к нему явился и говорит:

«Государь император приказал мне сказать вашему сиятельству, что вы, сударь, ж… ж… и ж…» С этими словами поворотился он направо кругом и уехал.

* * *

Письмо Толстому

Карлсбад, 4 июля 1853 г.

Здесь не до чтения. Здесь надобно жить жизнью животного, а не умственно. Со всем тем Цареградские дела и нас озабочивают, и ждем с нетерпением развязки крупного вопроса. В самом начале мало надеялся на успех. Когда все радовались блестящему и торжественному приему Меншикова на Босфоре, я кому-то писал: «Хорошо он приехал, посмотрим, каково он уедет».