Старая записная книжка. Часть 1 - [15]

Другие стихи из того же стихотворения Дмитриева подали повод к забавному недоразумению. В первой книжке ына Отечества была напечатана передовая статья с эпиграфом, взятым из Освобождения Москвы:

Где ты, Славянов храбрых сила?

Проснись, восстань, Российская мочь!

Москва в плену, Москва уныла,

Как мрачная осенняя ночь.

И, разумеется, под эпиграфом выставлено было имя автора. В то время Дмитриев был министром юстиции, а граф Разумовский министром народного просвещения. Он был человек европейской образованности, но мало сведущ в русской литературе. Он принял это четверостишие за новое произведение, написанное Дмитриевым по случаю занятия Москвы Наполеоном. При первой встрече с Дмитриевым в Комитете Министров, обратился он к нему с похвалами и с сожалением, что новое прекрасное стихотворение его так коротко. Дмитриев сначала понять не мог, о чем идет речь и по щекотливости своей оскорбился предположением, что он, в своем министерском звании и при современных важных и печальных событиях, мог еще заниматься стихотворством.

Около того же времени Шишков читал в Комитете Министров статью свою, предназначенную для обнародования известия о взятии Москвы. Дмитриев, с авторским своим тактом, не мог сочувствовать порядку мыслей и вообще изложению этой неловкой статьи, в конце которой кто-то падает на колени и молится Богу. Не желая однако же прямо выразить свое мнение, спросил он, в каком виде будет напечатано это сочинение: в виде ли журнальной статьи или официальным объявлением от правительства. «У нас нет правительства», с запальчивостью возразил ему простодушный государственный секретарь.

* * *

Ломоносов два раза в одах своих говорит о багряной руке зари. Первый раз в оде шестой:

И ее уже рукой багряной

Врата отверзла в мир заря.

Другой раз в оде девятой:

Заря багряною рукою,

От утренних спокойных вод,

Выводит с солнцем за собою

Твоей державы новый год.

Ломоносова заря хороша, хотя русская заря не имеет нежности и прелести греческой Авроры с розовыми пальцами. В оде десятой:

Когда заря багряным оком

Румянцем умножает роз.

Багряное око – никуда не годится. Оно, вовсе непоэтически, означает воспаление в глазу и прямо относится до глазного врача.

У Ломоносова в одах много найдется намеков и подробностей исторических, географических, и политических, и относящихся до науки. В нем виден более академик, нежели поэт. Но и поэт нередко прорывается в стихах твердых, и звучных, и живописных. Вот пример политической или газетной поэзии, из оды пятнадцатой:

Парящий слыша шум орлицы,

Где пышный дух твой, Фридерик?

Прогнанный за свои границы,

Еще ли мнишь, что ты велик?

Еще ль, смотря на рок Саксонов,

Всеобщим дателем законов

Слывешь в желании своем! и пр.

Или ода семнадцатая:

Голстиния, возвеселися,

Что от тебя цветет наш крин.

Ты к морю в празднестве стремися,

Цветущий славою Цвейтин.

Хотя не силен ты водою,

Но радостью сравнись с Невою, и пр.

Вот вам и география, и вот еще она же:

Российского пространство света

Собрав на малы чертежи,

И грады оною спасенны,

И села ею же блаженны,

География покажи. (Ода десятая.)

Как хороши и поныне, и как поэтически верны, следующие два стиха из оды десятой:

В средине жаждущего лета,

Когда томит протяжный день.

Выражения жаждущее лето и протяжный день так и переносят читателя в знойный июльский день.

Ломоносова, как вообще и всякого поэта не нашего времени, нельзя читать с требованиями и условиями нам современными. Ломоносов писал торжественные оды потому, что в его время все более или менее писали стихи на торжественные случаи. Нельзя ставить ему в вину некоторые приемы, как нельзя смеяться над ним, что он ходил не во фраке, не в панталонах, а во французском кафтане, коротких штанах, с напудренной головой и с кошельком на затылке.

Он всегда с особенным одушевлением говорит о Елизавете. Называя ее Елизавет, он как будто угадал выражение принца Делиня, который сказал: Екатерина Великий. Нелединский, знаток в любви, убежден, что кроме верноподданнического чувства в душе Ломоносова было еще и более нежное поэтическое чувство.

Когда бы древни веки знали

Твою щедроту с красотой,

Тогда бы жертвой почитали

Прекрасный в храме образ твой. (Ода 2-я.)

_______________________

Тебя, богиня, возвышают

Души и тела красоты;

Что в многих, разделясь, блистают

Едина все имеешь ты. (Ода 9-я.)

_______________________

Коль часто долы оживляет

Ловящих шум меж наших гор,

Когда богиня понуждает

Когда чрез трубный глас из нор!

Ей ветры вслед не успевают.

Коню бежать не воспрящают

Ни рвы, ни частых ветвей связь:

Крутит главой, звучит браздами

И топчет бурными ногами,

Прекрасной всадницей гордясь. (Ода 10-я.)

В последнем стихе есть в самом деле какое-то страстное одушевление.

В одной из своих од он говорит об Елисавете:

Небесного очами света

На сродное им небо зрит.

В другой:

Щедрот источник, ангел мира,

Богиня радостных сердец,

На коей как заря порфира,

Как солнце тихих дней венец;

О мыслей наших рай прекрасный,

Небес безмрачных образ ясный,

Где видим кроткую весну,

В лице, в очах, в устах и нраве!

Вот строфа, согретая чувством гражданства:

Священны да хранят уставы

И правду на суде судьи;

И время твоея державы