Старая русская азбука - [12]

Так и в науке: усердное переползание от одной архивной цитаты к другой – большое и полезное достижение.

Но знание (как поэзия) возникает лишь там, где историк поднимает глаза над забором цитат и в нескольких редких своих фразах говорит с полной ясностью для читателя и для себя: Иван Грозный не убивал своего сына.

Или: Сталин ваш так и не стал русским патриотом…

БЕДА ИСТОРИКА

Беда историка становится явной, когда – со своими школьными схемами, то есть со своей примитивной отмычкой и комикс-языком – он наконец погружается в первобытный предмет своего ремесла: и на него обрушивается, сквозь источники, особенно повременные, хаос альтернативной мифологии и альтернативного многоголосого языка.

Он больше не может следовать своей агитке, если историк (аферисту легче – он выхватывает из предмета искомое и якобы иллюстрирующее агитку и спокойно ложится спать сном урода). И тогда перед ним обнажается выбор: идти ли в хаос непознаваемого со льдинки на льдинку фрагментов, постепенно выстраивая «краткий курс» лоции, – или подчинять своё описание избранному герою-любимчику, сменяя комикс дидактики на комикс безмозглой верности герою и его языку.

ЭМПАТИЯ ИСТОРИКА

В младенчестве он надевает трусы своей куклы как свои собственные – и ему не жмёт. Пока младенец.

В молодости он смотрит на мир глазами (цитатами) своего героя. Пока молод.

В старости считает своим героем самого себя и уже вещает от имени своего героя. Если дурак и ничему так и не научился.

ИСТОРИЯ

как целое может быть сравнима лишь с водопадом. Никаких общих закономерностей, кроме двух: поток воды падает.

Говорящие об общих исторических закономерностях философы, химики, экономисты, социологи, писатели, физики, леонарды, математики и др. – говорят не об истории, а о себе.

КОМПРОМИСС

между наукой и верой, ценностями и практикой, научными и политическими школами и т. п. – не нужен. Динамический консенсус НЕ порождается априори. Только конфликт соответствует жизни. (О войне: стабильный мир только с позиции силы.)

АРХИВЫ

По роду занятий я имел дело, прежде всего, с дореволюционными и эмигрантскими частными архивными фондами и советскими ведомственными архивными фондами.

Частные фонды великих – главное оружие против их собственных мемуаров. А после великих – едва ли не полностью – мусор, главный урок к тому, чтобы не «заводить архива».

Ведомственные фонды – главное оружие против разных партийных «Кратких курсов истории» и, как ни странно, центральный мотив к изучению личностей в их практике, а не в их нарциссизме.

КОНСПИРОЛОГИЯ

Терпеть её не могу. Но хоть она заставляет публику изучать контекст и глубину событий. Впрочем, тоже тщетно.

АРХАИКА И ТЕРМИНОЛОГИЧЕСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

За 30 лет изучения русской общественной мысли пришёл к твёрдому выводу: на рубеже 1890-х и 1900-х в ней произошла терминологическая и языковая революция. И язык её остаётся в целом современным (за понятным исключением достижений и всякой моды ХХ века). А то, что было в ней ещё даже до середины 1890-х гг., – архаика. Из этого следует важное: нынешнее ретроградное и некритическое воспроизведение языка, например, К. Н. Леонтьева – не более чем мимесис, игра. Ну играйте, братцы-сестрицы, только не обижайтесь, что вашу сердечную боль об Отечестве ваш язык изображает как подражательную, не актуальную.

И повторю: БЕДА РУССКОГО КОНСЕРВАТИЗМА в том – что он живёт в своих книжках, а не в своём народе, что для него нет ни 9 мая, ни 12 апреля, что ему нечего сказать своему русскому и нерусскому большинству.

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ РУССКОГО ИСКУССТВА

Настоящая. А не догматически-политиканская клоунада в духе Фёдорова-Давыдова. Написать такую – моя мечта с юности и мой долг перед старшими. Но я не написал и уже не напишу. Завещаю.

ИСТОРИЯ КАК ЗАПАХ

Я застал ещё образ простой сельской крестьянской усадьбы с устойчивым и узнаваемым запахом дров, конского навоза и ветра: это был родной дом моего отца, крайний в деревне.

И Москвы – с запахом резины и мебельного лака панелей в метро и в общежитии Главного здания МГУ

Что останется от запаха Москвы ныне? «Килограмм еды» и кофе?

ИСТОРИКИ И СОСЛАГАТЕЛЬНОЕ НАКЛОНЕНИЕ

Читатели чаще историков заявляют: «история не знает сослагательного наклонения». И ошибаются. Как метод «если бы» в исторических штудиях вполне рабочий: например, что надо было бы, чтобы армия С спаслась от уничтожения в Восточной Пруссии? Насколько это реально и на ком ответственность?

Но главное в том, что только свершившаяся история не знает «если бы», а пока свершается – полна ими.

А ещё главнее – что историческое сознание масс, вождей и политических классов, действующих в истории на свой страх и риск, – ПОЛНОСТЬЮ состоит из этих «если бы».

ИСТОРИК И ВРАЧ:

1. специалист общей практики действует под копирку дидактики, схем и методов лечения, средних по больнице, – ломая индивидуальный диагноз и, соответственно, индивидуальное здоровье = уникальную историю предмета.

2. хороший, «узкий» специалист изучает индивидуальное и лишь потому уже на голову выше средне-арифметического.

3. очень хороший специалист сопровождает своё узкое и точное знание – адекватным знанием контекста, сопряжённых условий и последствий диагноза и лечения, то есть описывает историю не только из мозга её героя, но и вокруг его социального и культурного тела.