Старая дорога - [122]

Вода прибывала ходом. И по тому, как она на глазах топила строения и ухожи, как шквальный ветер рвал и гудел в камышовых крепях, как низко-низко по-над стелющимися камышами метались реденькие стайки чирков, Иларион понял, что дело серьезное и напасти надвигаются куда большие, чем это было в прежние осенние шторма.

Перво-наперво он добрел до причала, где плотной утиной стайкой сбились охотничьи куласы. Вчера в ночь он закрепил их понадежнее, но сегодня решил поставить на раму. Ее соорудили на высоких сваях, а чтоб суденышки не коробило солнцезноем и дождями, над рамой поставили навес.

Иларион бродом подгонял куласики и по наклонным жердям затаскивал их наверх, складывал в штабеля.

Проснулась Анна, красная ото сна, вышла из избы. Осмотрелась и побрела к сараю. Там набрала охапку таловых дров, вернулась в избу. И вскоре труба дыхнула на Илариона теплом. Дыма почти не было видно над избой. Ветер ножом срезал его у раструба, рассеивая в прах, и лишь по запаху можно было определить, что Анна затопила печь.

Потом Анна появилась вновь, с алюминиевой, до блеска начищенной, кастрюлей — козу Машку побрела доить. Сарайчик, где держали Машку, как и все строения на базе, покоился на высоких сваях, и все же, возвращаясь с молоком, Анна, глуша шквальный гул, попросила мужа:

— Машку в сени перевез бы.

— До Машки вода не доберется.

— Кто знает… — В глазах Анны тревога.

— Посмотрим вечером, — успокоил Иларион жену. А про себя матюкнулся.

Надоела ему эта Машка до чертиков. Каждую зиму води ее в поселок к козлу, а потом — обратно на базу. Иначе не видать молока. Анна же никак не соглашалась остаться без Машки.

Ну да пускай. Все какое-то утешенье в камышовом безлюдье.

Куласов было с полсотни. И пока Иларион складывал их под навесом, прошло немало времени. Под конец стало невозможно работать вброд, и он перегонял суденышки шестом.

— Ларя, завтракать, — позвала Анна с веранды.

— Сейчас. Небольшая малость осталось.

— Будто опосля не успеешь. Куда день-то девать.

— Был бы день, работа найдется, — отозвался Иларион. — Готовь…

Для близких разъездов он оставил себе дощатый кулас попросторней. Малость он тяжелей, чем остальные из цинкового листа, но устойчивее. Да и гремят те, ежели по медяку или в зарослях едешь. Из теса лучше.

В первую осень, как поселились на Быстром, перед ноябрьскими заморозками выехали они с Анной на металлическом куласе кабана покараулить. На поросших чилимом кочках Иларион несколько дней кряду видел свежие следы. Кабанище, видать, был не меньше быка-двухлетка. След — с кулак. Иларион и подумал, что хорошо бы в зиму мяса запасти. Когда Анне сказал про то, заохала — не хотела пускать. Даже днем боялась одна на базе оставаться, не то что ночью. Вот и пришлось вместо балласта с собой брать.

Рослый матерый секач вышел ближе к полночи. Вначале в гуще крепей еле слышно треснула камышинка, потом другая. Анна, между прочим, первая учуяла — то ли со страху, то ли слух у нее острей. Она тронула его руку и кивнула в сторону камышей — идет, мол.

Зверь выбрел на чистое в сотне метров от них, не меньше. Ночью, даже при полной луне, бить на таком расстоянии дело пустое. Поэтому Иларион с Анной схоронились в тени камышового колка, боясь даже малым шорохом спугнуть чуткого зверя. Ждали, когда кабан подойдет ближе. А он, будто чуял опасность, все бродил и бродил в отдалении, чавкал, грыз чилим…

Сидели охотники долго, озябли порядком. Уже и луна склонилась к горизонту, вот-вот уйдет под закрой, а без лунной свети какая охота ночью.

Тогда Иларион решил осторожненько, таясь в угольно-черной тени зарослей, подъехать к зверю на куласике. Но едва он навалился на шест, одеревеневшие колючие чилиминки часто и гулко забарабанили о цинковое днище куласа. Днем, когда окрест полно птичьих вскриков и всплесков рыбин, когда нет повода таиться, это торошение почти и не слышно. А сейчас в ночной тиши — будто телега по булыжникам мостовой прогромыхала.

Так и вернулись ни с чем. Это была первая встреча Илариона с одиноким старым вепрем. Потом, в течение лет, не раз скрестятся их пути-дороги, и осторожный секач причинит хозяину охотбазы немало бед. Все это потом. А пока покидали они Чилимный култук без добычи.

С той поры Иларион на такие куласы не садился и презрительно называл их погремушками.

…Пока Иларион затаскивал на раму под навес последние куласы, Анна не раз выбегала из дому, звала завтракать, ворчала для виду, но на мужа не злобилась, потому как знала его характер, привыкла к нему. Иларион в работе лют. И уж коль взялся за что, не отойдет, пока не кончит дело. И никого здесь нет над ним, сам себе голова. Другой на его месте изленился бы хоть малую малость, а он нет. Такая уж закваска в нем.

4

Весь этот штормовой день Иларион был в хлопотах. И хотя шторм и заботы, вызванные им, не были для мужика чем-то необычным, его охватило вполне понятное возбуждение.

После завтрака съездил в култук, выбрал сети. Рыбы напуталось много, а еще больше набилось водорослей. Волна накидала. Хорошо еще, не вырвала колья и не унесла сети…

По култуку, всегда спокойному, перекатывались и пенились серо-грязные волны, и не раз куласик захлестывало волной. Пока Ларион выбрал сети и добрался до Быстрого, вода выступила из-под сланей, шумно переливалась под ногами, а брезентовый плащ намок до последней ниточки.