Старая дорога. Эссеистика, проза, драматургия, стихи - [87]

В час творения так же она трепетала.

И когда Ты меня и еловый простор

воздвигал, то сосна послужила отвесом.

И ручные летуньи со мной договор

заключили под синими сводами леса.

Я позвал Тебя, имя Твое произнес.

Ты откликнулся всей тишиною Завета.

И потрескивал воздух от рыжих стрекоз,

до мерцавшего края наполненный светом.

* * *

Невзрачный дом, за ним лежит река.

Тяжелая волна молчит о снеге.

На миг мы вместе или на века?

Под потолком плафон мерцает пегий.

Я повзрослел. Состарилось окно.

Свет в небесах малиновых растаял.

Я старым стал. И за окном темно.

Но тайна сердца остается тайной.

Бессонный свет идет от наших тел.

Бездонный мрак спешит ему навстречу.

На плечи лягут мята, чистотел.

Бессмертен дух, и наши души вечны.

Люблю тебя, люблю багровый лес,

холодный дождь, идущий в штыковую.

Когда не будет нас, я вспомню вес

твоей слезы: впотьмах тебя целую.

Я не забуду, как ты горяча,

как беззащитна подлинная сила…

Ты слышишь, осень бьется о причал?

Ты видишь небо?.. Господи, помилуй!

* * *

Ты уже не один. Я уже не один.

И никто не стоит между нами.

Я увижу Тебя за стволами осин

у реки, потемневшей с годами.

Я увижу Тебя наяву, не во сне,

лишь затянет туманом низину.

Я узнаю Тебя по скрипящей сосне,

так протяжно скрипящей, призывно.

Теплый ветер гуляет в живых небесах

и качает могучие кроны.

Я стою на Твоих занебесных весах

в изголовье волны полусонной.

И не знаю, какую дорогу и тьму

предстоит мне осилить с Тобою…

Своего я уже ничего не возьму

в небеса, что горят за рекою.

* * *

Кружат бабочки масти тигровой

над сырым, но горячим песком.

Рядом вьется предмет гардероба –

черно-рыжий халат с пояском.

Мельтешение крыльев нарядных

и наряды крылатых наяд.

Оторву ли от вас, ненаглядных,

свой исполненный нежности взгляд?

О, плясуньи мои дорогие!

Где вы были, когда снегопад

засыпал перелески нагие,

долго хлопья швырял наугад?..

Дождь прошел, но какое же пекло.

Вы вернулись, вы снова со мной!

Вы воскресли, душа не ослепла,

и рисунок не стерся цветной.

* * *

Блаженствует! Блаженствует!

Дождался клен дождя.

Так первого пришествия

ждала душа моя.

Пролилось небо летнее.

Боярышник восстал.

Сияние, волнение,

кипение куста.

Душою, с нашей схожею,

поет, ликует лес.

Омылся силой Божьею

и всей листвой воскрес.

Из ковшика ольхового

напился муравей.

И снова жизнь дарована.

И столько смысла в ней!..

Все реже капли падают,

синеет край небес.

А надо ли, а надо ли

душе еще чудес?

И тонко птаха тенькает.

Все звонче жизни клич…

И тайна воскресения,

которой не постичь.

* * *

Сколько, Господи, нужно и сил, и трудов положить,

чтобы ночью стоять у реки, ничего не желая,

и как будто бы заново реку и ночь сотворить.

Мне слова не нужны, чтобы иву речную спросить,

как на берег песчаный волна набегает косая.

Мне не нужен язык, чтобы с Богом вести разговор.

Но любви, сколько нужно любви и как много вниманья,

чтобы этот единый речной и небесный простор,

между ним и душою едва ощутимый зазор,

оставался навеки сокрытою тайной.

* * *

Сова пролетела в сырой полутьме.

Так низко, так близко!

Раскинула крылья седые во мне,

рассыпала искры.

Особый доселе неведомый страх

мне в душу вселила.

Крыла оловянного пасмурный взмах

растаял в осинах.

И я не забуду, как долго стоял,

а может быть, падал

в какой-то бездонный и светлый провал.

Искал ее взглядом.

* * *

Мы построили дом одиноких сердец

на крутом берегу судоходной реки.

Стружку с досок снимал загорелый отец,

мама рыжую белку кормила с руки.

Я не слышал их жизни. Я жил налегке.

А теперь утираю слезу кулаком.

Оглянусь и увижу баржу вдалеке,

то ли щебнем груженную, то ли песком.

Я не знал, что они разойдутся спустя

десять лет, но уже замечал, как суров

он бывает: смолчит и белки закипят;

а она вдруг устанет смертельно от слов.

Пустотелая, словно бутылка, стена

искажала их голос, похожий на гул.

«Можно все пережить, кроме жизни!», – она

закричала. И он опустился на стул…

Мы построили дом у великой реки.

Под густою, как мех, изумрудной иглой.

И сосновые брусья казались легки.

И стропила взмывали над нашей судьбой.

* * *

По опустевшему лесу бродить,

так, наугад, безо всякого дела,

чтобы душа замирала и пела,

но не теряла единую нить.

Елки густые, мохнатый паук,

листья сухие, попавшие в сети,

и луговая прохлада столетий.

Все это сразу, и все это – вдруг.

Всюду угадывать и примечать

взглядом внимательным, внутренним взором

не отпечаток с размытым узором,

а ту, единственную печать.

Но обойденных ты здесь не найдешь.

Все драгоценны. Повсюду Создатель.

Каждому зяблику выдано платье.

Каждая капля – алмазная брошь.

Липа роняет лимонный листок.

Ветер качает сосновые мачты.

Все, что загадывал, знаю, иначе

сбудется, но обязательно в срок.

Затрепетала березка, дрожит.

Как же скромна, но одета по чину.

Старый пустырь затянуло лещиной.

Души повсюду, и нет ни души.

Господи правый, как здесь хорошо!

Ясного дня расправляются плечи.

Ласкою куст можжевеловый лечит.

Целую жизнь к этой жизни я шел.

Дню золотому не видно конца.

Быть незаметным и всюду единым.

Не горизонты победно раздвинуть,

а за твореньем увидеть Творца.

* * *

Там голые кусты,

и дуб стоит нагой.

Сотлевший не хрустит

валежник под ногой.

Там влажная земля

и стелющийся плющ.

Спускаешься, скользя.

Цепляешься за луч.

Какой крутой откос!

Какой глухой овраг!..