Старая дорога. Эссеистика, проза, драматургия, стихи - [86]

* * *

Кем я был, кем я стал, кем я буду, спрошу у дороги,

что изведал я в жизни, а что мне еще предстоит.

Взглядом небо окину и склон густолистый пологий.

На березу сосна навалилась и тихо скрипит.

Вот и жизнь начинается. Чистая взмокла рубаха.

Птицу серую видел в лесу я, потом на лугу.

Славка, пеночка? Кто же ты, звонкая юркая птаха?

Я тебя разглядеть не могу и узнать не смогу.

Всюду птицы Твои, о которых я знаю так мало.

Как Тебя прославляют певуньи лугов и лесов!

И моей благодарности нет ни конца, ни начала.

И уже не найти мне единственно правильных слов.

* * *

И станет серым то, что было синим…

Накрапывает. Тянется осинник.

Охваченный невидимой бедою,

он смотрится в меня лежалой мглою.

Тяжелым илом с Волги потянуло.

В своих сетях снует паук сутулый:

чешуйки, души, все, что шелестит

и носится, мерещится, блестит,

добычей станет. От болиголова

рябит в глазах. Земных вещей основа

сквозь дождик проступает угловато…

Во всем погода эта виновата.

И станет серым то, что было синим…

И кажутся напрасными усилья.

Кружится сердце, носится в потемках,

в осинах частых-частых, тонких-тонких.

И вдруг Твоих просветов перекличка.

Ты наизнанку вывернул, на ничку

мою тревогу, мой нелепый страх,

мой прах, лишив его законных прав.

Дождь теплый стал накрапывать упрямей,

приветливей. Осины между нами

пошли дружнее, тьма спустилась быстро…

Где тьма густая, там и Божья искра.

* * *

Невесомее облака,

беззащитнее тела,

Он слабее проломника,

лепестков его белых.

Бескорыстно прощающий,

потому – Всемогущий.

Власть Свою отметающий.

Плоть Свою отдающий.

Не затем Он явил нам

василек и мордовник,

не затем осветило

солнце ясень огромный,

чтобы в страхе, униженно

перед Ним трепетали.

Не о том сосны рыжие.

Не про то эти дали.

Все любовью спасается –

вот о чем эти ветви

шелестят и качаются.

Вот о чем эти ветры.

Дай мне слабость великую

без конца и без края!

Я Твоей земляникою

ее призываю.

Тьму осилю я внешнюю –

ту с Тобою разлуку.

Дай мне слабость нездешнюю,

чтобы вынести муку.

Эту слабость высокую,

что во мраке светила,

что становится силой,

даже смерть превозмогшую.

* * *

Лесная глушь, и час прохладный, ранний.

И никого. Здесь только Бог и ты.

Оглянешься, и сразу ясно станет –

здесь только Бог, деревья и цветы.

* * *

Изгонял торгующих из храма,

обличал и гневался, но знал,

что не так поведает о самом

выстраданном;

не помыслит зла;

что Своей поступится победой

и осмеян будет;

не дыша,

по воде за Ним пойдет,

по следу

на воде прозревшая душа.

Знал всегда – сводить не станет счеты,

всех простит, за всех пойдет на крест;

за слезами, за кровавым потом

разглядит Отца и этот лес,

каждую иголку и былинку.

Знал, что будет предан и не раз.

Верил – в этом вечном поединке

с тяжестью

нуждаться будет в нас.

Знал, что мы во всем Ему откажем,

прославляя,

но взошел на крест;

что полюбим властвовать,

но даже и тогда Отца призвал с Небес

не затем, чтобы обрушить небо.

Он, как умиравший человек,

звал Того, Кто нами прежде не был,

с Кем от века связан был навек…

Замысел великий не постигнуть.

Обернись назад и помолчи.

Вижу я рыжеющие иглы,

корни, что от солнца горячи.

Верю я – Ты стал отныне нами,

нами всеми…

Ирис и тимьян

пусть расскажут синими цветами

как вместить мне, Господи, Тебя.

* * *

Ничего своего у сосны:

ни кола, ни двора, ни вины.

Но слезами и теплою медью

небеса умоляет помедлить,

не вершить, если можно, суда,

и судом не пугать никогда.

Ничего своего у сосны.

Ей любые хоромы тесны.

И ее неземные чертоги

небу летнему бросятся в ноги,

умоляя не жалить огнем,

пожалеть нас и ночью, и днем.

Ничего своего у сосны,

только целая вечность и – мы.

И на нас изумрудная крона

надевается, словно корона…

Но дугою изогнутый ствол –

неотмирного царства престол.

* * *

Сквозь густую листву пробивается свет.

Сквозь меня он пробился, меня уже нет.

Я прорежен лучом, он коснулся плеча.

Я бесплотен уже, но ладонь горяча.

Я незримую чую, единую нить.

Ради этого стоит себя пережить.

Ради этого стану густою листвой,

чтобы луч сквозь себя пропустить золотой.

* * *

Насквозь лучами пробитые кроны.

Лепет плывущих по небу ветвей.

Вслушайся в эти осины и клены.

Не отвлекайся от сути своей.

И на яру, и в овраге глубоком

на тишину тишиной отвечай.

И позабудешь себя ненароком.

И повстречаешь себя невзначай.

* * *

Начало жаркого июля.

Рыжеет стебель. Комары

не выставляют караула.

Не точат слепни топоры.

Перестояла земляника,

усохла, скоро отойдет.

Трава пожухла, и поникли

цветы, и горек будет мед.

Но если мы пригубим брагу,

настоенную на меду,

она в сердца вселит отвагу

и злую отведет беду.

* * *

Лишь солнце сядет и взойдет заря,

смотри, смотри, не отрывая взгляда,

как нежный свет проходит сквозь тебя;

как тает на его пути преграда;

как догорает медленно костер,

и как огонь не светит, а сияет;

как этот мягкий и последний взор

пронзает душу, и душа зияет.

* * *

Сойду с горячего бетона.

Лениво оплетет колени

цикорий, сероглазый вейник,

нивяник белый, жёлтый донник,

горошек, луговая мята.

Душистый луг, подай мне силы!

Я снова думаю о милой,

как перед нею виноват я.

Придите ветры на подмогу!..

Мы предназначены друг другу,

как вейник и душица лугу,

а души любящие – Богу.

* * *

Сколько шалых стрекоз налетело сюда!

Им и солнца, и жизни отпущено мало.

Крыльев огненно-рыжих трепещет слюда.