Станиславский - [6]
В этом доме, в семье одного из богатейших московских промышленников Сергея Владимировича Алексеева 9 января (по старому стилю) 1863 года родился второй сын, нареченный при крещении Константином. Имя императорское, торжественное, для семейной традиции купцов Алексеевых новое. Здесь мальчиков обычно крестили Владимирами, Семенами, Сергеями. Но в те годы «высокие» имена стали появляться в обиходе окрепшего в России буржуазного сословия. На пороге трагических перемен, которые придут с новым столетием, будто инстинктивно защищаясь от их разрушительного воздействия, родители назвали сына Константином, что в переводе с латинского означает «постоянный». Впрочем, в царской семье это имя дважды связывается с революционными событиями в России. Быть может, войдя к середине XIX века в моду, оно как раз и предрекало смутные времена…
Мальчик родился в тот самый год, когда умер великий русский актер Михаил Семенович Щепкин. Совпадение конечно же не обратило на себя внимания. Никому в голову не могло прийти, что между ушедшим из жизни великим Щепкиным и новорожденным купеческим отпрыском в будущем появится особая связь. Это уже гораздо позже биографы, обнаружив сближение дат, радостно станут использовать этот случайный факт. Мол, в тот знаменательный год судьбы российской сцены были переданы «из рук в руки».
Эффектно, ничего не скажешь. Тем более что совпадение и впрямь оказалось знаковым. Всю свою «жизнь в искусстве», полную исканий, открытий, жесточайших творческих мук, Станиславский будет опираться на художественный опыт и профессиональные заветы Щепкина.
И все-таки гораздо существеннее оказалось другое совпадение.
В советские, уже почти забытые времена любой биографический труд предписывалось начинать с «характеристики эпохи» — разумеется, с позиций исторического материализма. У нынешних авторов нет никаких структурно-идеологических обязательств: с чего хочешь, с того и начинай. Можно вообще пренебречь фактором времени. Но в случае Станиславского такой подход невозможен. Не только художественное, но и историческое, социальное, интеллектуальное, бытовое и прочее время сыграло решающую роль в его творческой и личной судьбе.
Как известно — времена не выбирают. «Неродившиеся души» прежде, чем попасть в этот мир, сами того не ведая, играют в рулетку. Кому что выпадет.
Время, выпавшее К. С., оказалось особенным. Примерно в те годы, когда маленький Костя делал первые свои шаги сначала в доме на Большой Алексеевской улице, а чуть позже — в доме у Красных ворот (часть и этого дома сохранилась, там одно время был югославский ресторан, потом — ночной клуб, который теперь тоже съехал), ход исторического процесса внезапно и необратимо убыстрился. Мир, а вместе с ним и Россия, вступил в период очередной, на этот раз затяжной (она продолжается до сих пор), небывало интенсивной компрессии. В считаные десятилетия, а то и годы, поменялось всё — социальные доктрины, быт, искусство, моды, семейные устои, отношение к религии. С головокружительной стремительностью начала развиваться техника, превращавшая беспочвенные, как еще совсем недавно казалось, вымыслы фантастов и сказочников в безапелляционную реальность. На короткую жизнь человека приходилось теперь такое количество важнейших, «судьбоносных» превращений, которых прежде человечеству хватило бы на века.
В книге «Моя жизнь в искусстве» Станиславский написал о переменах, свидетелем которых стало его поколение: «Я родился в Москве на рубеже двух эпох. Я еще помню остатки крепостного права, сальные свечи, карселевые лампы, тарантасы, дормезы, эстафеты, кремневые ружья, маленькие пушки на подобие игрушечных. На моих глазах возникли в России железные дороги с курьерскими поездами, пароходы, создавались электрические прожекторы, автомобили, аэропланы, дредноуты, подводные лодки, телефоны — проволочные, беспроволочные, радиотелеграфы, двенадцатидюймовые орудия. Таким образом от сальной свечи — к электрическому прожектору, от тарантаса — к аэроплану, от парусной — к подводной лодке, от эстафеты — к радиотелеграфу, от кремневого ружья — к пушке Берте и от крепостного права — к большевизму и коммунизму. Поистине разнообразная жизнь, не раз изменявшаяся в своих устоях».
Откровеннее в стране победившего пролетариата об «изменявшихся устоях» написать он, разумеется, не мог. А между тем на его глазах, за короткое историческое мгновение, Россия, уверенно и постепенно двигавшаяся к прогрессу во всех областях, рухнула, как в бездонную пропасть, в эпоху мировых войн, сокрушительных социальных революций, беспощадного террора. Компрессия «по-русски» оказалась обескураживающей и чрезвычайно заразной: подобно смертоносной «испанке», она перекидывалась с континента на континент…
Когда всматриваешься в судьбу поколения, к которому принадлежал К. С., не знаешь, чему поражаться больше — физической прочности этих людей, позволившей выжить в годы разрухи и голода, или же их внутренней силе, способности адаптироваться к чудовищно изменившемуся образу жизни, сохраняя в нечеловеческих условиях творческий, нравственный, интеллектуальный потенциал. Будто они и в самом деле кем-то предусмотрительно были сотворены из особенно прочного («гвоздевого») духовного вещества, эрозии не подвластного. Ведь это они стали живыми «винтиками» (позаимствуем у «отца народов» его, надо признать, удачный термин) гигантского механизма всеобщей компрессии. Похоже, что на границе тектонических подвижек в социальной «коре» происходит энергичный выброс особенного человеческого материала, наилучшим образом способного справиться с наступающими переменами. «Дети индиго» — возможно, они и впрямь существуют? Подобное и прежде происходило в мировой истории. Именно таким внезапным массовым и повсеместным появлением людей, отмеченных особенными способностями, совершались прорывы человечества в разных областях его деятельности. Эпоха Возрождения — один из таких, ближайших, а потому сохраненных исторической памятью, моментов развития мировой цивилизации. Ее гении до сих пор не устранились из нашей интеллектуальной и творческой практики. Но кто может сказать, сколько подобных периодов осталось за пределами исторической видимости?
М.В. Ломоносов, как великий ученый-энциклопедист, прекрасно понимал, какую роль в развитии русской культуры играет изобразительное искусство. Из всех его видов и жанров на первый план он выдвигал монументальное искусство мозаики. В мозаике его привлекала возможность передать кубиками из смальты тончайшие оттенки цветов.До сих пор не оценена должным образом роль Ломоносова в зарождении русской исторической картины. Он впервые дал ряд замечательных сюжетов и описаний композиций из истории своей родины, значительных по своему содержанию, охарактеризовал их цветовое решение.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.
Кто такие чудаки и оригиналы? Странные, самобытные, не похожие на других люди. Говорят, они украшают нашу жизнь, открывают новые горизонты. Как, например, библиотекарь Румянцевского музея Николай Федоров с его принципом «Жить нужно не для себя (эгоизм), не для других (альтруизм), а со всеми и для всех» и несбыточным идеалом воскрешения всех былых поколений… А знаменитый доктор Федор Гааз, лечивший тысячи москвичей бесплатно, делился с ними своими деньгами. Поистине чудны, а не чудны их дела и поступки!В книге главное внимание уделено неординарным личностям, часто нелепым и смешным, но не глупым и не пошлым.
В книге Рудольфа Баландина читатель найдет увлекательные рассказы о странностях в жизни знаменитых интеллектуалов от Средневековья до современности. Герои книги – люди, которым мы обязаны выдающимися открытиями и техническими изобретениями. Их гениальные мысли становились двигателем человеческой цивилизации на протяжении веков. Но гении, как и обычные люди, обладают не только достоинствами, но и недостатками. Автор предлагает ответ на вопрос: не способствовало ли отклонение от нормы, пусть даже в сторону патологии, появлению нетривиальных мыслей, решений научных и технических задач?
В книге собраны очерки об Институте географии РАН – его некоторых отделах и лабораториях, экспедициях, сотрудниках. Они не представляют собой систематическое изложение истории Института. Их цель – рассказать читателям, особенно молодым, о ценных, на наш взгляд, элементах институтского нематериального наследия: об исследовательских установках и побуждениях, стиле работы, деталях быта, характере отношений, об атмосфере, присущей академическому научному сообществу, частью которого Институт является.Очерки сгруппированы в три раздела.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Сергея Есенина любят так, как, наверное, никакого другого поэта в мире. Причём всего сразу — и стихи, и его самого как человека. Но если взглянуть на его жизнь и творчество чуть внимательнее, то сразу возникают жёсткие и непримиримые вопросы. Есенин — советский поэт или антисоветский? Христианский поэт или богоборец? Поэт для приблатнённой публики и томных девушек или новатор, воздействующий на мировую поэзию и поныне? Крестьянский поэт или имажинист? Кого он считал главным соперником в поэзии и почему? С кем по-настоящему дружил? Каковы его отношения с большевистскими вождями? Сколько у него детей и от скольких жён? Кого из своих женщин он по-настоящему любил, наконец? Пил ли он или это придумали завистники? А если пил — то кто его спаивал? За что на него заводили уголовные дела? Хулиган ли он был, как сам о себе писал, или жертва обстоятельств? Чем он занимался те полтора года, пока жил за пределами Советской России? И, наконец, самоубийство или убийство? Книга даёт ответы не только на все перечисленные вопросы, но и на множество иных.
Судьба Рембрандта трагична: художник умер в нищете, потеряв всех своих близких, работы его при жизни не ценились, ученики оставили своего учителя. Но тяжкие испытания не сломили Рембрандта, сила духа его была столь велика, что он мог посмеяться и над своими горестями, и над самой смертью. Он, говоривший в своих картинах о свете, знал, откуда исходит истинный Свет. Автор этой биографии, Пьер Декарг, журналист и культуролог, широко известен в мире искусства. Его перу принадлежат книги о Хальсе, Вермеере, Анри Руссо, Гойе, Пикассо.
Эта книга — наиболее полный свод исторических сведений, связанных с жизнью и деятельностью пророка Мухаммада. Жизнеописание Пророка Мухаммада (сира) является третьим по степени важности (после Корана и хадисов) источником ислама. Книга предназначена для изучающих ислам, верующих мусульман, а также для широкого круга читателей.
Жизнь Алексея Толстого была прежде всего романом. Романом с литературой, с эмиграцией, с властью и, конечно, романом с женщинами. Аристократ по крови, аристократ по жизни, оставшийся графом и в сталинской России, Толстой был актером, сыгравшим не одну, а множество ролей: поэта-символиста, писателя-реалиста, яростного антисоветчика, национал-большевика, патриота, космополита, эгоиста, заботливого мужа, гедониста и эпикурейца, влюбленного в жизнь и ненавидящего смерть. В его судьбе были взлеты и падения, литературные скандалы, пощечины, подлоги, дуэли, заговоры и разоблачения, в ней переплелись свобода и сервилизм, щедрость и жадность, гостеприимство и спесь, аморальность и великодушие.