Станислав Говорухин - [9]
Я помню, несколько лет назад была дикая дискуссия в шведском кино… «Нам мешает Бергман…» — «Чего?..»— «Нам мешает…» Он еще жив был… «Чем он вам мешает?» — «Он мешает тем, что он есть». Все говорят: Бергман, Бергман, а уже выросли новые поколения молодежи, шведской кинематографической молодежи. Ура! Флаг в руки! Бергман умер. Картины Бергмана есть, были, будут вечно. Они великое подлинное искусство. Никакой молодежной революции ни в мыслимых, ни в ожидаемых миром шедеврах не свершилось. Никто ничего такого не запомнил.
Очень непростая реальная жизнь. Очень непростые мы все люди. Очень непростые у нас критерии хорошего и дурного. Но вот есть такие критерии, с которыми не нужно спорить. Нужно просто им удивляться и продолжать им удивляться. В частности, Говорухин. «Вы слышали, Говорухин выдвигал свою кандидатуру в президенты России? А-а-а-а… Говорухин, а зачем тебе это? А?» — «Затем, чтоб посмотреть на выражение ваших лиц». — «Вы слышали, Говорухин возглавил Народный фронт? А-а-а-а… Говорухин, а зачем тебе это?» — «Чтоб посмотреть на выражение ваших лиц». — «Вы слышали, Говорухин начинает снимать новую картину по Довлатову? А-а-а-а… Говорухин, а зачем тебе это?» — «Это мне затем, что это мне очень надо, и, конечно же, еще затем, чтобы посмотреть на выражение ваших лиц».
Очень хитроумно у нас всегда было устроено так называемое общественное мнение. Ну вот, я помню, в свое время на экраны вышла картина Алексея Салтыкова «Председатель». И там, на мой взгляд, совершенно гениально сыграл главную роль Михаил Александрович Ульянов — великий, величайший артист. Ну была картина такой нечеловеческой художественной убедительности, что первоначальная дискуссия как-то скукожилась и свернулась. А заключалась эта первоначальная дискуссия в том, что как же так может нашей стране и нашему измученному сельскому хозяйству помочь только тоталитарная власть? Потому что Трубников Егор — председатель колхоза, которого играл Ульянов, — это типичный образец мало того что тоталитарной власти, еще самого опасного типа тоталитарной власти. Такой тоталитарной власти с обаянием. Бредовая точка зрения, но она потом очень долго обсуждалась. И вот Станислав Сергеевич Говорухин снял картину «Ворошиловский стрелок». Ну, по-моему, во-первых и в самых главных, эта картина была действительно великим прощанием с великим кинематографом великого русского актера. Это самая большая роль Ульянова поздней его поры в кино. Он поразительно там играет, он говорит там поразительные слова. И вся картина… Ну как любому нормальному человеку должна была бы быть не только, так сказать, близкой, важной и обожаемой, но просто ну одной из главных вообще в его жизни… Она должна была бы ею быть. Нет, не случилось. Она прошла хорошо, но для этой картины, для того, чем была эта картина, она прошла, конечно, кое-как. Она прошла кое-как, по обочине. Почему? Потому что опять общественное мнение… Общественное мнение: а хорошо ли самосуд?., а хорошо ли вот так вот из винтовки?., а хорошо ли вот так вот, как с ними поступили? Ответ ужасный… И это как бы новое поколение. Хотел сказать об этом Станислав Сергеевич? Думаю, что да. И не нужно делать вид, что дело в частных негодяях.
Ворошиловский стрелок
Дело в какой-то жуткой общей логике. И вот, например, мне говорила Ксюша Собчак, у которой я как-то был на интервью на «Дожде». Она говорила: «Какой странный человек Станислав Сергеевич Говорухин». Я говорю: «Что значит странный?» Она говорит: «Нет, но я-то думала, он просто странный, но он странный и исключительно обаятельный человек». Я говорю: «А почему так?» Она говорит: «Ну как, он вот уже сколько лет там в Государственной думе, и там же каждый голос избирателей на весу, а он говорит такое, что прямо представить себе нельзя». Я говорю: «А что представить себе нельзя?» Она говорит: «Я его спросила: „Как вы относитесь к молодому поколению, молодежи, Станислав Сергеевич?“ На что Станислав Сергеевич сказал: „Ну, если честно, то я их ненавижу“». Ну что, конечно, это невозможная вещь для нормального депутата Государственной думы, ну невозможная… Конечно, надо бы к психиатру… Какая же это борьба за электорат? Никакая. Всем кому угодно, только не Говорухину. Потому что он не мог сказать по-другому, ну не мог, не мог.
Еще что интересно. К самой идее молодых поколений он относится с огромнейшей нежностью, я бы даже сказал, с какой-то такой восхитительной любовью. Я не помню, как называется Славина картина, которую мы вместе смотрели в Севастополе. И вот она заканчивается поразительной песней, которую поет юная главная героиня этой картины. Это был дебют Аглаи Шиловской. И вот поразительно прозвучала эта песня… И может быть, она, эта песня, рассказала о многом, что не складывается в интервью, и публицистике, и в разговорах вокруг да около о том, что происходит на самом деле. Да вот это и происходит.
«Я мэн крутой, я круче всех мужчин. Мне волю дай, я любую соблазню!» Да… да… это Говорухин. А он как-то с самого начала был «мэн крутой», такой мачо, просто мачо. И он очень мало менялся за жизнь, или мне это так кажется. Это была замечательная история, когда оператор нашей картины Павел Тимофеевич Лебешев проигрывался в шахматы Говорухину. Я уже говорил, играли на деньги, — на небольшие, но все равно на деньги. И я смотрю, иногда Лебешев на площадке на Говорухина смотрит зверски. Что вообще не полагается… Он все-таки главный герой, нужно как бы с некоторой любовью на него смотреть, а он прямо зверски так смотрит. И вот однажды мы снимали то, как Крымов убегает от ложной погони из гостиницы. Мы стояли во дворе гостиницы. А так как я знал его большие физические возможности, я сказал: «Слава, значит, так. Вот здесь ты идешь — одним куском будем снимать, — перелезаешь через барьер, через перила, виснешь на руках, потом спрыгиваешь с этого дела, дальше, озираясь, идешь, смотришь по сторонам и пытаешься открыть дверь… Она у тебя не открывается. Тогда ты бьешь кулаком, разбиваешь стекло, изнутри пытаешься открыть, но она все равно не открывается… Тогда ты опять озираешься, идешь к дому напротив. Видишь вот эту пожарную лестницу?..» А я когда говорил это, сам еще обалдевал от того, что я говорю… Пожарная лестница шла на самый верх здания, которое стоит напротив. Я говорю: «Ты подтягиваешься, на эту лестницу так с ходу не залезешь… Подтягиваешься, цепляешься за эту лестницу и в темпе только, не нудно, потому что иначе потом это вырезать буду… В темпе так, так влезаешь на крышу, мы за тобой панорамируем, и там ты исчезаешь».
