Станцуем, красивая? - [9]

Честно говоря, Аньке нездоровилось. Накануне она сдавала кровь и, как видно, переусердствовала. Май означал приближение лета, а лето означало острую необходимость выезда на юг, к морю. Маленький Павлик, свет очей, страдал многочисленными аллергиями, и морские купания были одной из немногих возможностей зарядить его здоровьем на год вперед. Считалось проверенным, что один месяц в Крыму избавляет ребенка от болезней примерно до ноября, а два месяца позволяют надеяться, что мальчик без серьезных осложнений дотянет аж до самой весны.

С этой целью Анька в течение всего года потом и кровью зарабатывала отгулы. «Зарабатывать потом» означало добровольный выход на всевозможные внеплановые субботники, овощебазы и колхозные грядки. Дежурство в народной дружине считалось менее потным, хотя и тоже весьма полезным в плане отгулов занятием. Анька честно не упускала ни одной такой возможности, но все равно к июню ей удавалось накопить не больше двух, двух с половиной отгульных недель. В этой ситуации на помощь приходила возможность «зарабатывать кровью». Нулевая группа – это вам не хухры-мухры. Донору с нулевой группой рады радехоньки в любом пункте приема крови.

За одну сдачу Аньке полагались два полноценных отгула и талон на обед в начальственной столовке, который к при желании можно было конвертировать в весьма неплохой продовольственный набор. Можно-то можно, но, видимо, в тот раз ей стоило не конвертировать, а хорошенько поесть. Так упрекала себя Анька, ковыляя на следующее утро в направлении автобусной остановки. Пожадничала, что и говорить, уж больно набор был хороший, с бананами и сайрой. Хотя, слово «пожадничала» тут не очень подходило. Бананы-то брались для Павлика, сайра для Славика, а ей самой… ей самой… – ну, разве что, упреки в том, что пожадничала. Поначалу идти было трудновато, но в итоге чудный ленинградский май сделал свое дело, и до автобуса Анька более-менее отдышалась.

Зато в метро пришлось совсем туго – не сразу, а где-то после «Площади Восстания». Слава богу, она еще сидела, а то бы, наверно, точно скопытилась.

– Девушка, вам нехорошо?

– Нет-нет, все в порядке, – ответила она в неразличимое марево качающихся перед ней лиц, брюк, курток, портфелей. – Только, если можно…

– Если можно что? Девушка, вам плохо? Где вы сходите?

– На «Нарвской»… еле-еле вымолвила Анька. – Если можно, скажите, когда «Нарвская»…

На «Нарвской» ее довели до эскалатора. В голове у Аньки клубился розовый туман, туман и всего две отчетливые мысли: сумка и франкенштейны. Сумку нельзя было потерять: там ключи и документы. До франкенштейнов нужно было добраться без опоздания. Добраться кровь из носу. «Не из носу, а из вены», – попыталась отшутиться от своей беды Анька. Но разве отшутишься от такой партнерши? Беда шуточек не понимает, у нее проблемы с чувством юмора.

Выйдя из метро, Анька прислонилась к колонне.

Снаружи приплясывал веселый май, ее верный друг и союзник, и Анька надеялась одолжить у него хоть немного сил. У нее получилось без потерь сойти с лестницы, однако переход через площадь оказался чересчур трудным. Если бы еще не выхлопные газы грузовиков и автобусов… Миновав универмаг, Анька поняла, что вот-вот потеряет сознание. Она уже не надеялась добраться до франкенштейнов, оставалось лишь сосредоточиться на сумке. Как назло, по дороге не встретилось ни одной скамейки – только кусты и чахлые весенние саженцы. От нечего делать Анька обняла какое-то доброе деревце и прислонилась к нему.

Она пришла в себя от того, что кто-то трясет ее за плечо.

– Анька! Анька! Да что с тобой такое?

Это был Леня Громов, начальник группы, где она числилась младшим инженером. Леня оказывал ей явные знаки внимания, но Анька не поддавалась. Во-первых, уж больно это выглядело банально: роман между начальником и молодой специалисткой. А во-вторых и в-главных, к тому времени Аньке расхотелось быть той, которую выбирают. Теперь она намеревалась выбирать сама, имела право. Но в тот конкретный момент объятия Лени Громова были единственной альтернативой чахлому деревцу на обочине проспекта Стачек. В эти-то объятия она и рухнула, из последних сил вцепившись в заветную сумку.

– Надо спешить, опоздаем! – тряхнул ее Громов, но Анька лишь мычала и мотала головой.

За неимением иных вариантов, Леня взвалил ее на спину и потащил в направлении «Аметиста». Путь был длинен, а время коротко, Леня субтилен, а Анька в одежде и с сумкой весила как минимум полцентнера. Эти начальные условия и определили героический настрой живого воплощения современной оптимистической трагедии. Дело, как уже сказано, происходило на проспекте Стачек, то есть именно там, где некогда царские сатрапы стреляли в революционный народ. Возможно, тем же путем выносили из-под огня своих раненых товарищей бастующие рабочие Нарвской заставы. И вот теперь здесь, приняв эстафету поколений, геройствовал начальник группы разработчиков Ленька Громов. Геройствовал, едва передвигая ноги под совместной тяжестью эстафеты и бесчувственной Аньки. Перед глазами у него болталась Анькина сумка, как ранец революционного санитара, как морковка перед мордой смертельно уставшего мула.