4
Полустанок «Политинформация»
Политинформации и общие собрания отдела проходят в «Красном уголке». Это большая комната с бюстом в углу и тремя кумачовыми лозунгами, натянутыми по периметру. В торце ее установлен стол президиума; от обычного стола его отличает красная скатерть. На скатерти — пыльный пустой графин. Воду туда наливают только во время общеотдельских праздников и отмечаний — да и то лишь вместе со спиртом, который требуется разбавить до приемлемой крепости. На противоположной стене — стенд с «Моральным кодексом строителя коммунизма». Кодекс этот, скорее всего, не читан здесь никем и никогда, что объяснимо ввиду успешного завершения строительства в рамках данного, отдельно взятого отдела.
Остальное пространство занято разнокалиберными стульями и скамьями. Поскольку ходить на политинформации не желает никто, посещать их обязаны все. Если кто-то испытывает затруднения с пониманием предыдущей фразы, он всегда может зайти в «Красный уголок» и почитать Кодекс — там есть довольно подробное объяснение. В качестве документа, оправдывающего чье-либо невольное отсутствие, принимается только справка от врача или свидетельство о смерти. Как говорит Робертино, поголовная явка на политинформацию является лучшей защитой завоеваний победившего коммунизма.
— Нам нравится жить так, как мы живем? — спрашивает он, снова и снова тыча в потолок указательным пальцем. И сам же отвечает: — Нравится, еще как нравится. Хотим ли мы, чтобы все это отменилось? Нет, не хотим. Но такой риск существует, дорогие мои чуваки и чувихи! Он существует потому, что коммунизм пока еще построен не везде. Да-да, за стенами нашего благословенного отдела не все еще живут и работают так, как имеем счастье жить и работать мы. Те, кто не верит, приглашаются порасспросить Анну Денисовну о ее прежнем месте работы. А порасспросив, представьте себе, что кто-то, от кого кое-что зависит, приходит к нам в отдел на политинформацию и видит пустой «Красный уголок». Пустой! Красный! Уголок! Что подумает тогда этот кто-то? «Какая черная неблагодарность! — подумает он. — Какой позор! Этим людям подарили победивший коммунизм, а они не могут раз в месяц посетить часовую политинформацию!» Так подумает он и будет совершенно прав. Потому что нет большего позора, дорогие мои чуваки и чувихи, чем черная неблагодарность!
Примерно такие же речи Робертино произносит, когда в группу приходит разнарядка на демонстрацию, овощебазу или выезд в колхоз. И в его словах есть немалый резон, признаваемый всеми. Во всяком случае, политинформациями не манкирует в отделе никто.
«Красный уголок» полон, и парторг Лукьянов, требуя тишины, уже дважды стучал по графину шариковой ручкой. Мама-Нина машет Аньке от двери через головы собравшихся, беззвучно шевелит губами.
— Что?.. Что?.. — не понимает Анька.
По-рыбьи разевая рот, Мама-Нина повторяет свою пантомиму. «Где и-ро-чка?» — разбирает по губам Анька и быстро оглядывает комнату. В самом деле, где Ирочка Локшина? С утра ее не было видно. Может, в курилке? Теперь Анькина очередь на пантомиму.
— Нет! — отчаянно мотает головой Мама-Нина. — В курилке нет!
— Товарищ Соболева, сядьте, — говорит Лукьянов из президиума. — Товарищ Заева, что вы нам тут театр устраиваете? Садитесь, товарищи. Раньше сядем — раньше выйдем. Товарищ Заева, доложите отсутствующих.
Едва усевшаяся Мама-Нина снова встает и начинает уныло перелистывать тетрадку. Листает долго, закрывает, открывает и снова принимается мусолить разграфленные странички. Врать бесполезно: потом правда все равно откроется и будет только хуже.
— Товарищ Заева, сколько можно? — подгоняет ее Лукьянов.
Мама-Нина откашливается.
— Отсутствуют по уважительным причинам — пятеро. Трое по болезни, одна в командировке, один в отпуске.
— Так… — Лукьянов делает пометку в блокноте. — Списочек мне потом. Дальше.
— По неуважительным… — начинает Мама-Нина и обреченно оглядывается на дверь. Ирочкина прогрессивка зависает на кончике лукьяновской ручки, вот-вот капнет оттуда в партийный блокнот, капнет и канет безвозвратно, бесповоротно. — По неуважительным…
Мама-Нина снова призывно смотрит на дверь, и та, словно повинуясь чуду материнской заботы, вдруг плавно распахивается, и в комнату влетает запоздавшая Ирочка. Успела!
— …отсутствующих нет! — победно завершает отчет Мама-Нина и шумно плюхается на стул, словно ставит печать.
— Так и запишем… — Лукьянов с видимым удовлетворением отмечает в блокноте очередную стопроцентную явку.
Анька с тревогой смотрит на Ирочку. Ее меловую бледность не могут скрыть даже огромные, в пол-лица, дымчатые очки.
— Сюда, Ируня, сюда!
Ирочка пробирается к подруге, тоненькая, щуплая, натуральная дюймовочка среди больших майских жуков. Жуки двигаются по скамье влево-вправо, освобождают ей место.
— Товарищи! — устало говорит Лукьянов. — Сколько можно, товарищи. Давайте уважать друг друга. А то мы так до обеда не закончим.
